Юлия Пушкарева - Прорицатель [СИ]

— Пускай, — Анна скрутила с большого пальца золотой перстень с массивным чёрным камнем, который Мей не видел раньше, и протянула ему. — Возьми. Это перстень, чтобы ходить по мирам, перстень странника. Ты увидишь всё, что захочешь, Мей, и тебя ждут великие и сложные пути — хоть и не мне предсказывать прорицателю.

— Нет в тебе жалости, — сказал Мей, принимая перстень. — Намного милосерднее было бы меня убить.

— Значит, считай меня жестокой, — на тонких губах играла грустная улыбка. — Но теперь ты можешь вернуться домой — всё закончилось, всё прошло.

— Закончилось, когда ты передумала?

— Когда я передумала. Как можно скорее забудь меня.

— Мне проще отказаться от Дара, — сказал он, и перстень услужливо сжал его палец.

Летом того же года в Город-на-Сини через Восточные ворота вошёл светловолосый паренёк, легко одетый в поношенное тряпьё, загорелый и немного облезший от солнца, худой и долговязый. При нём был только небольшой узел с вещами, кошель да перстень, словно снятый с какого-нибудь лордовского сынка в трактирной драке.

Мей уплатил положенную пошлину, отметив про себя, что она несколько выросла, и пошёл по Городу. Его приветствовали до боли знакомые, наизусть выученные камни, улицы, звуки и запахи. Он помнил всё — лошадей, угрюмых прохожих, здания — от ажурных и величественных, как Храм или резиденция градоправителя, до жалких и одинаковых, каких было намного больше, — черепичные крыши, бродячих кошек, неопрятных сорок, ворон и голубей, маленькие палисадники с цветущими купами деревьев, крики возниц и торговцев, вывески на лавках — где сапог, где часы, где бутыль с лекарством, — манящий запах булочных и едкий — красильных мастерских, проросший между камней редких вымощенных участков подорожник... Это было то, чем он жил, где он вырос, — но так странно было теперь видеть всё это, как во сне, когда ты уверен, что скоро проснёшься, что это лишь морок. Мей не встретил ни одного знакомого лица (что и неудивительно — всё-таки разгар рабочего дня), но уже предвкушал это — и в то же время почему-то побаивался.

Он дошёл до Сини и постоял возле беломраморного барьера, ограждавшего её; даже стражники, патрулировавшие площадь, не сказали ни слова — наверное, их, в их громоздких доспехах, окончательно сморила жара. Синь летела к небу тем же мощным фонтаном, непередаваемо чистым и свежим, обнажая дремлющие соки земли. Потом Мей направился домой. Его сердцебиение участилось, а ноги сами несли по этому заветному маршруту. Даже если он не застанет их дома — он подождёт, он сможет передать...

Однако дома (вот двор, вот порог, вот дверь, вот лестница на второй этаж; вдох-выдох, вдох-выдох... ) оказались они обе. Ему открыла Атти — и замерла, смешно приоткрыв рот. Она была бледная и похудевшая, но такая же тоненькая и красивая, как раньше, с той же безукоризненно аккуратной чёрной косой под белой косынкой. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, а потом Мей шагнул вперёд и обнял её, а она глухо, надрывно расплакалась.

— Я вернулся, — шептал он, не зная, что ещё сказать, и гладил её по голове. — Не плачь, сестрёнка. Всё хорошо.

— Атти, кто там? — из комнаты вышла Кейла — она сильно постарела; у Мея больно кольнуло сердце, когда их взгляды встретились. — О боги... — простонала она и, подойдя, дрожащими руками обняла их обоих.

Мей не знал, сколько они так простояли — у открытой двери, в обнимку и молча. Потом мать, не то вздохнув, не то всхлипнув, разжала объятия и сказала:

— Пойдём, мой мальчик. Хочешь вина?

— Вина? — опешил Мей. — Откуда такая роскошь?

— О, — Кейла улыбнулась, а Атти, к удивлению Мея, чуть покраснела, — ты ведь не знаешь. Наша Атти теперь госпожа Фелм. Скоро они с Эйтоном переедут — и мои старые кости с собой возьмут, если позволят боги... Ты можешь тоже переехать или остаться — всё, что захочешь, — как-то боязливо прибавила она.

— С Эйтоном?... Подождите, я ничего не понимаю...

Следующая пара часов прошла в непрерывных, захлёбывающихся разговорах — причём говорили в основном женщины. Мей мог рассказать столько всего, что хватило бы и для летописи, но ему будто сковало язык. Он не представлял, как передать то, что случилось с ним, даже приблизительно — особенно устно. Поэтому больше молчал, только вкратце упомянул, что Близнецы больше не охотятся за ним, что он учился у Гэрхо, что гостил в настоящем замке. И о встрече с Эйтоном рассказал — опуская, конечно, подробности, которые могли ранить Атти.

— А откуда у тебя это кольцо? — осведомилась Кейла, и Мей с досадой потёр злосчастный камень. Обо всём, что касалось Анны и последней части его путешествия, он не собирался и упоминать, поэтому ответил:

— Да неважно. Это долгая история. Скажите лучше, где теперь Эйтон?

— Он работает писцом при одном из советников господина Мезора, — ответила Атти. — Вместе с Теигом, кстати. Он так беспокоился за тебя.

Произнеся имя Теига, она прикусила губу и отвела глаза. Мей заметил это и решил перейти в наступление.

— Очень хорошее место... Господина Мезора? Айрег умер?

— Да, ещё весной. А его сын отрёкся от поста — говорят, это и свело его в могилу.

— Так, а что там со стариной Теигом? Как он поживает?

Сестра снова замялась, а мама смущённо кашлянула и пододвинула к нему блюдо с курицей.

— Попробуй ножку, Мей, не вышло ли жестковато.

— Мама...

— Ладно, ладно, — ещё один вздох. — Видишь ли... Я не знаю, что ты сейчас думаешь по этому поводу, но...

— Скажи мне, что бы это ни было.

— В общем, Теиг женат на Риэти. И она ждёт ребёнка.

Мей помолчал, уставившись в стол. Он давно не был влюблён в Риэти и не держал зла на Теига, но ощущал во рту пепельный вкус предательства — такой же, как на острове Феалтах. Отчего-то ему стало холодно. Он встал, разминая затёкшие ноги.

— Ты куда? — встревожилась мама.

— Я скоро вернусь. Хочу повидать Риэти.

— Сынок, послушай меня...

— Да всё в порядке. Просто зайду проведать.

— Точно? — она с мольбой заглянула ему в глаза. — Обещай, что не наделаешь глупостей.

— Когда это я совершал глупости? — усмехнулся Мей и вышел. До Медного переулка он добрёл в каком-то жару. В голове у него росли и ширились стройные ряды фраз, цеплявшихся одна за другую.

Реакция Риэти на его приход в целом походила на реакцию Атти, но он осторожно отстранил её, когда она, плача и повторяя его имя, попыталась его обнять.

— Успокойся, пожалуйста. Я жив и здоров.

— Проходи, — она прерывисто вздохнула. — Наш дом — это твой дом.

Наш ... И правда как во сне. Не понять только, кошмар это или нет.

— Спасибо, я ненадолго. Здесь теперь так... Чисто.

— Да, — смеясь сквозь слёзы, Риэти показала ему огрубевшие руки. — Как ты выжил, что ты видел? Расскажи мне всё.