Юлия Пушкарева - Прорицатель [СИ]

Нери наугад дотронулась до одной из рук — кожа была гладкой и прохладной, только и всего. Ладонь раскрылась; на ней лежал небольшой тёмно-голубой камешек. Бирюза.

— Что ж, это крайне интересно, — невесть чему обрадовалась гостья. — Признаться, я ждала другого, но это очень хорошо. Надеюсь, мой подарок пригодится тебе. Приятно было побеседовать.

И, церемонно поклонившись, она поползла к выходу. Гости расступались перед ней, и в следующий момент мон Гватха объявил, что пора пройти на улицу, к Источнику.

Источник Маантраша — место сосредоточения Силы Владетеля, место, где когда-то был заключён договор с первоначальными хозяевами земли, духами, — располагался, в общем-то, недалеко от дома, среди полей, обнесённый священной рощей. У каждого Владетеля в Рагнарате был свой Источник, но тот, что в Маантраше, считался одним из самых древних. Менялись границы владений, возводились и рушились в войнах дома, росли и вырубались кипарисы, плодоносил виноград, сеялась и пожиналась пшеница, но Источник не был подвластен времени. Мон Гватха приобщился к нему после смерти своего отца, а тот — после смерти своего, и так длилось долгие тысячелетия, до тех пор, о которых молчат летописи и которые помнят разве что камни. Нери же выпало родиться женщиной (о чём она и начала жалеть, едва войдя в сознательный возраст), так что ей предстояло передать силу мужу после совершения брачного обряда. Самое странное заключалось в том, что её предполагаемый муж был куда ниже родом.

Отец никогда не говорил о Силе в открытую, и Нери могла лишь догадываться, в чём именно она заключается. Но при каждом её упоминании она чувствовала пряное дыхание мрачной тайны, от которой кожа покрывалась мурашками.

Год назад мон Гватха впервые показал ей Источник, а теперь, видимо, хотел, чтобы именно там она обручилась с моном Кнешей. Пока Нери шла туда в весёлой толпе гостей, погибая от жары под покрывалами и опираясь на руку Шильхе, желание скорее увидеть жениха боролось в ней с желанием убежать, и лучше подальше.

Вечерело. Одно из солнц — Левый Глаз — не так давно перешло зенит, другое уже клонилось к закату. Воздух был пронизан мягким золотым светом, который заливал расстилавшиеся вдали поля и виноградники, оливковую рощу, к которой направлялась нарядная процессия, и приусадебные постройки. Нери вспоминала, сколько привольного времени провела здесь, и ей становилось всё грустнее. Ей было известно, что придётся распрощаться со сладко-бессознательным детством, с беготнёй под дождём, с играми с детьми рабов и вольных земледельцев (в основном мальчишками — с девочками ей чаще бывало скучно), с беззаботным смехом у отца на коленях, с улитками, ракушками, сладостями от нянек, с увлечённым подсчитыванием звёзд перед сном... Однако осознать это в полной мере ей до сих пор не удавалось. Мон Гватха часто говорил ей, что пора взрослеть, но ни разу не предупредил о том, что это наступит так оскорбительно скоро. «Ты просто не до конца стала женщиной», — сказало существо со змеиным хвостом, и после этих слов Нери только сильнее ощутила укол страха — а бояться она не любила и даже считала это недостойным себя. Не стала женщиной... Все говорили об этом намёками и загадками, будто стараясь скрыть от неё страшную тайну, доступную только старшим.

А вот и роща — стволы могучих, старых олив, измученных сухой погодой, выстроились кругом. Нери крепче стиснула бирюзовый камешек, который почему-то не решилась оставить в доме, и вслед за отцом шагнула внутрь. Она вдруг поняла, что смертельно устала.

— Мон Кнеша, — позвал отец, и из-за деревьев вышел её жених. Выглядел он как никогда блистательно, но Нери была слишком взволнована, чтобы это оценить. Она смотрела на совсем ещё молодое бледноватое лицо с утончёнными, но резкими чертами, на маленькие холёные руки, на искусанные губы, на тёмные глаза, блестящие сухим насмешливым блеском, и с каждым мигом всё больше убеждалась, что этот человек совершенно не любит её, а она совсем его не знает.

Все расступились, давая им дорогу, и с двух сторон они подошли к каменной плите на земле в центре рощи. Мон Гватха тоже приблизился и простёр над плитой руки; Нери заметила, как он сразу преобразился: из полноватого изнеженного мужчины с мягкими и предупредительными движениями стал Владетелем с серьёзным и даже суровым выражением лица. Повинуясь его немой воле, из-под плиты с лёгким гулом забил зеленоватый свет.

— Говори со мной, Маантраш, — в наступившей тишине приказал отец. — Свяжи этих двоих обетом, что прочнее цепей и незримее твоего дыхания.

Горло Нери сжалось, когда на серебристой коре одной из олив обозначились веки и открылись жёлтые, сияющие в полумраке глаза.

Много дней после похорон Карлиоса Пиарт не мог ни на чём сосредоточиться. Его преследовало ощущение ужасающей несправедливости и даже какой-то обиды — не на четвёрку богов или Прародителя, в которых он никогда не верил, и даже не на неведомого убийцу, а скорее на что-то безымянное и грозное, что-то вроде судьбы или времени. Он лично подобрал породы дерева для погребального костра и цветы для процессии и долго смотрел, как пламя пожирает юное, миловидное лицо и худое долговязое тело в окружении венков из белых маргариток и тонких осиновых веток. Рядом тихо, без завываний плакала приехавшая мать Карлиоса, а отец обнимал её и молчал. Пиарт в жизни не видел зрелища мрачнее и не предполагал, что его может так тронуть смерть полузнакомого человека, совсем мальчишки. Было во всём этом что-то кошмарно неправильное.

Расследование почти не сдвинулось с места. Было допрошено множество студентов и профессоров, а также вся прислуга, находившаяся в то время в банях; никто не заметил никого чужого или подозрительного. Непонятным осталось, что забыл полностью одетый Карлиос в бане в учебное время; выяснили, что убийца не взял ничего из его личных вещей; мысль о таком способе самоубийства можно было счесть разве что бредом сумасшедшего. На взгляд Пиарта, вся затея с расследованием изначально была обречена на провал: подобное злодеяние невозможно провернуть в одиночку в таком месте, как Академия Ти'арга. У преступника здесь явно есть сообщники, а если так, то ничего не добиться допросами. Дело в конце концов закроют — что решает смерть деревенского мальчишки? — а сам случай постепенно выветрится из памяти — у всех, кроме семьи Карлиоса, которой никогда не вернут их не по годам смышлёного паренька. Пиарт не понимал, как Ректор, умнейший человек из всех, кого он знал, может не видеть этого.