Юлия Пушкарева - Прорицатель [СИ]

— Хозяин, образумься, — взмолился Чибис, вставая из-за стола и с тревогой глядя на Волка; он явно предчувствовал бурю так же, как и все присутствующие. — Нехорошо восставать против своего господина, каким бы он ни был. Мы обязаны Императору всем...

— О, вы-то да, — осклабился отец. — Сколько подачек вы уже получили? Сколько земель, которые сейчас заняты такими же, как я, он уже обещал вам, дружинники?

— Нет, я не намерен это терпеть! — взревел Волк и вскочил, швырнув об стену свою миску. Синичка расплакалась, и кто-то унёс её; слепая бабушка принялась громко молиться Богине; остальные домочадцы быстро ретировались — все, кроме Белки. Он и сам не знал, почему остался — его словно цепями приковали к скамье. — Грязный изменник! Мы жертвуем жизнью, чтобы процветали такие черви, как ты!..

Отец побледнел и схватился за стол; дядя Крот предупреждающе положил руку ему на плечо и что-то горячо зашептал. Драться с имперскими дружинниками — значит подписывать себе смертный приговор, да и их оружие совсем недалеко. Кроме того, пока они совещались, Чибис и Карп успели примкнуть к Волку: встали по обе стороны от него и выхватили спрятанные до этого в голенищах сапог ножи.

— Мы не причиним никому вреда, — поднял руку Чибис, — если ваш хозяин извинится, как подобает.

— Муж мой, пожалуйста, — громко прошептала мачеха из противоположного угла. Отец вздохнул и неохотно процедил:

— Я извиняюсь, был слишком резок. Это всё, господа дружинники?

Чибис и Карп определённо удовлетворились бы этим, но Волк строптиво вскинул голову:

— Нет, не всё. Сам знаешь, что теперь предписано нам по новому закону.

У Белки сжалось сердце — он понял, о каком законе речь. О нём много говорили в Местечке. Подошедший сзади Барсук красноречиво пихнул его локтём.

— Ни за что, — отрезал отец. — Я никогда не пойду на это. Отдать сына в число воинов Императора?

— Воинов Империи Лирд'Алль, — поправил Волк. — Для благородного дела. Рано или поздно тебе всё равно придётся это сделать.

— Но не сейчас.

— Не тебе решать. Ты оскорбил нас, — он крепче перехватил нож и улыбнулся — точнее, оскалился. — Теперь плати. Не отдашь по доброй воле, хозяин — и мы сами возьмём любого.

На лице отца, да и многих других, отражался искренний ужас. Волк мог потребовать кого угодно — наследника, или самого сильного, или считавшегося самым смышлёным... Для отца это будет не просто удар — это будет крах рода, гнев богов. А мачеха, пожалуй, обрадуется — её сыновей здесь нет, и она видит в них соперников для собственных будущих детей. Белка сглотнул — в горле у него пересохло, а сердце неистово колотилось. Кого угодно мог потребовать Волк — кого угодно, кроме самого незаметного, хилого и невзрачного...

— Давайте я пойду, — услышал Белка свой голос.

Вот так, ни с того ни с сего, и решилась его судьба.

Изжелта-бледная женщина лежала на каменном полу, в центре круга из двенадцати валунов. Черты её лица, и при жизни резкие, теперь заострились ещё сильнее и стали строже; худые, жилистые руки сложили на её животе, поверх белоснежного одеяния жрицы Ордена из тонкой козьей шерсти. Границы между её маленьким, высохшим телом и полом размывались в неверном свете чадящих факелов, и казалось, что сетка её морщин — продолжение сложных витиеватых узоров, в которых важна каждая черта.

Спустившись в святилище, Сейхтавис (а когда-то, в миру, просто Змейка) встала на колени и поцеловала эти переплетения; камень обжёг губы привычным холодом. Потом она вошла в круг камней и остановилась, глядя на покойную. Десятки разных чувств боролись в ней сейчас, скрытые за маской обычной сдержанности.

Верховная жрица никогда не любила Сейхтавис, и это было взаимно. Причины этой нелюбви копились годами и были очень разными — от происхождения (Сейхтавис родилась в семье простых селян и знала, что Верховная не может совладать со своей спесью княжеской дочери) до регулярных столкновений в диспутах и личных качеств. Ещё будучи послушницей, Сейхтавис проявила такой мощный и цепкий, хотя и не творческий ум, что временами вводила своих наставниц в остолбенение. Ей с одинаковой лёгкостью давались чужие языки и математика, астрономия и история, а самое главное — те знания, которые веками пестовались Орденом Спящей Богини и не были доступны больше никому в мире.

Как найти связь между фазами ночных светил и штормами в море. Как излечить смертельный недуг — и как умертвить незаметно и быстро, без крови и силы. Как вытравить нежеланный плод из чрева — и как дать надежду женщине, считающейся бесплодной. Как разорвать путы усилием воли; как найти сокрытое и как спрятать так, чтобы не нашёл никто; как указать путь и как заставить заблудиться; как одурманить и как прояснить разум... В общем — как говорить с Матерью.

Она — Великая Мать, Спящая Богиня, Создательница — спит глубоко на морском дне и лишь избранным своим дочерям иногда позволяет духовно прикоснуться к себе. Можно посвятить ей всю жизнь, но всё-таки не достичь того, что составляет подлинную силу жрицы — блаженного состояния слияния с ней. Однако с Сейхтавис произошло иначе: она, наоборот, была осенена благодатью Богини — по крайней мере, такие разговоры ходили вокруг неё с самого детства.

Девочек привозят на остров Армаллион в возрасте от семи до девяти лет, и до пятнадцати они считаются послушницами, сохраняя право уйти. Большинство так и поступает, не выдерживая суровых условий — жизни почти впроголодь, в трудах, занятиях и молитвах, с перспективой вечного затворничества и безбрачия; покидать Храм даже для похода в город (а вольный город Армаллион, под защитой войска и властей которого находится Орден, занимает большую часть острова) дозволяется только с личного распоряжения Верховной жрицы. Остров маленький и каменистый, а сам Храм и подавно вырублен в скале; здесь всегда ветрено и влажно, часты дожди и туман, а о летнем тепле можно совсем забыть.

Сейхтавис осталась и принесла обет жрицы. Её молитвы, исполненные искренней веры, часто превращались в то, что простой люд зовёт заклятиями — и достигали цели. Верховная, отдавая должное её способностям, иногда советовалась с ней в сложных вопросах (а таких становилось всё больше из-за войн на материке; впрочем, и проблем внутри Ордена тоже всегда хватало), но держала на расстоянии, окатывая откровенной холодностью. Сейхтавис, тем не менее, не жаловалась — слишком честолюбивой она никогда не была и оспаривать чьё-либо превосходство не пыталась. Но и подруг у неё не нашлось: сколько она себя помнила, её всегда окружал клубок завистливых сплетен и козней. Сейхтавис претили интриги, так что Верховной нечего было опасаться с её стороны, но, видимо, её, как и других, пугала излишняя независимость.