Юлия Пушкарева - Прорицатель [СИ]

Кроме того, Сейхтавис считали сухой и равнодушной, живой машиной для исполнения воли Ордена; когда-то такое мнение оскорбляло её, а теперь, в зрелые годы, она и сама не знала, верно ли это. Молчаливая отстранённость оказалась крайне удобной позицией для выживания в Ордене, и Сейхтавис не собиралась отказываться от неё.

И вот Верховная лежит здесь, добитая давней болезнью и старостью. Сейхтавис знала: отныне всё изменится, и не в её власти предсказать, как именно. Странное состояние овладело ею в этих серых стенах, которые пропитались запахами сжигавшихся трав: словно одна её часть сожалела о смерти Верховной, а другая смотрела со стороны и недоумевала, о чём тут жалеть? Всё идёт своим чередом, только и всего. Сейчас Верховная рядом с Богиней — и явно счастливее их всех.

Сейхтавис вздохнула и поклонилась телу, а потом прикоснулась губами к ледяному лбу. Каких бы обид и столкновений не было между ними, их все нужно отпустить сейчас. Но почему она чувствует такую бесконечную усталость, почти разбитость?...

— Сестра Сейхтавис, я помешала Вам? Простите.

Она обернулась, сразу узнав этот голос. На ступенях лестницы из чёрного камня (это святилище, одно из многих, располагалось под землёй) стояла сестра Ашварас — бывшая ученица Сейхтавис, а ныне младшая жрица, в положенном её сану тёмно-синем одеянии. Бледность и худоба не приглушали её красоты, яркой и почти вызывающей; юная, статная и прямая, как стрела, с густо-рыжими, едва ли не багровыми локонами и чуть раскосыми глазами цвета прозрачной морской воды, какой она бывает в погожий день у самого берега, Ашварас каждым своим появлением вызывала у Сейхтавис невольное восхищение и — не то чтобы зависть, но непонятную грусть и сожаление об утраченной молодости. Сама она никогда не была красавицей, а годы служения Ордену выпили её без остатка.

— Нет, что Вы. Я пришла попрощаться с Верховной.

— Я знала, что найду Вас здесь, — Ашварас спустилась, подошла и остановилась поодаль; она не почтила тело ритуальным поцелуем, а только поклонилась ему. — Совсем скоро полдень, за Верховной придут носильщики.

— Я помню.

— Вы придёте на похороны?

— Конечно.

— Тогда я провожу Вас... — Ашварас помолчала, будто в нерешительности, потом шагнула ближе и с участием заглянула Сейхтавис в глаза: — Госпожа, Вам, должно быть, очень страшно?

Что-то дрогнуло и сжалось внутри Сейхтавис. «Госпожа» — Ашварас обращалась так к ней только в пору своего послушничества, будучи совсем девочкой и подчёркивая старшинство. Да и к чему это внезапное участие и странный вопрос?...

— Страшно? О чём Вы?

— Как же, — она кивнула на тело, скользнув взглядом по орнаментам на полу. — Вы ведь рассказывали мне об этих символах. Развилки, исходы событий, вероятности... Одно сцепляется с другим, и ничего не происходит просто так. Правильно?

— Естественно, — Сейхтавис всё ещё не понимала, к чему она клонит.

— Смерть Верховной — важное событие, и оно много чего повлечёт за собой. В первую очередь — выборы новой главы Ордена.

— Это всем известно, дитя, — мягко заметила Сейхтавис, невольно любуясь ею. Ей вдруг вспомнилось, как сосредоточенно и старательно Ашварас всегда чертила и рисовала; в детстве у неё была смешная привычка высовывать при этом кончик языка. — Так зачем говорить об этом?

— Разве Вы не понимаете? — в приятном голосе послышался нажим. — Мало кто отважится произнести это вслух, но всем понятно, кто станет Верховной. Никто не достоин этого больше, чем...

— Молчите! — поспешно прервала Сейхтавис, облизнув вдруг пересохшие губы. Этого ещё не хватало. Она отошла к ближайшему камню и привалилась к нему плечом; давление знакомой пористой поверхности успокаивало.

Разумеется, она думала об этом — не могла не думать. Только старшие сёстры, достигшие определённого сана и возраста, имели право претендовать на это почётное место, и их список по всем правилам должен быть оглашён на следующий день после похорон. Сейхтавис знала, кто будет в этом списке, и знала, что её шансы высоки. Но она никогда не рвалась к власти, и одна мысль о такой возможности вызывала ужасную тревогу.

— На всё воля Великой, — сказала она наконец, вознося руки в молитвенном жесте к сводчатому потолку, терявшемуся во мраке. — У нас нет права судить о подобных вещах, тем более теперь, когда плоть Верховной ещё не воссоединилась с ней, как её дух. Это святотатство, сестра.

— Однако в моём голосе Вы можете быть уверены, — спокойно проговорила Ашварас. Сейхтавис попыталась как можно доступнее показать на лице недовольство. Это далось нелегко: привязанность к этой девушке давно не позволяла ей быть объективной.

— Вы не понимаете, о чём рассуждаете. Сан Верховной — это тяжкий груз, и я думаю о нём больше, чем о почестях. Мы все в сложном положении.

— Вы о вестях с материка?

— Да. Имперские войска взяли Балури, и Серый Князь направляется сюда, — страшный человек. Сейхтавис лишь несколько раз встречалась с ним, но в память надолго врезались и его бесцветные жестокие глаза, и чёрный жезл с драконьей головой. — Новой Верховной придётся выбирать между ним и Императором Лирд'Алля, так что ей не позавидуют даже самые алчные из сестёр.

— Разве Орден не может остаться в стороне? — задумчиво спросила Ашварас. Сейхтавис вздохнула. Эта проблема давно мучила её, как и покойную, но она сомневалась, разумно ли обсуждать такие вещи с младшей жрицей — даже если это Ашварас, которой можно доверять.

— Боюсь, на этот раз вряд ли, — осторожно сказала она. — Мы и так долго лавировали, а с двух сторон слишком крупные силы.

Это уж точно. В руках Императора теперь все княжеские дружины и огромные, хотя и скудные земли. Что до Серого Князя, то он далеко не так беспомощен, как может показаться: от Верховной Сейхтавис была наслышана о том, какие силы ему повинуются (включая знаменитых каменных драконов), и знала, что шутить с ним опасно.

— Как бы там ни было, думаю, нам пора к морю, — Ашварас протянула руку, чтобы осенить Верховную охраняющим знаком Богини, и Сейхтавис заметила кое-что странное: узкое запястье, показавшееся из свободного рукава, обхватывал жемчужный браслет. Надо же, такое откровенное нарушение устава... Сейхтавис это не понравилось, но почему-то она промолчала.

Сейхтавис ещё помнила те времена, когда Армаллион только что вышел из состояния небольшого рыбацкого поселения — когда видавшие виды лодочки в бухте острова сменились сначала крутобокими ладьями местных воинов, рвавшихся на материк за добычей, а потом — кораблями богатых купцов с юга, которые всё чаще стали наведываться сюда. Купцы меняли зерно, древесину, воск, меха и ткани на рыбу, устриц, жемчуг, целебные водоросли и другие морские дары, а ещё, конечно, прихватывали в дорогу благословление Богини, полученное от жриц, и нити с молитвами для спасения от бурь. На таких нехитрых операциях Армаллион разжился и за считанные годы превратился в приличных размеров городок со своим маяком, сторожевыми башнями и ратушей. Правда, большинство строений всё ещё оставались приземистыми, длинными родовыми домами из привозного дерева, а узкие извилистые улочки — невымощенными и грязными.