Макс Фрай - Вселенная Ехо. Том 2

– Ну вот видишь, вовсе незачем торопиться с этой чертовой битвой, – резюмировал я. – В этом мире есть куча интересных вещей, на которых ты до сих пор не удосужилась задержать свой божественный взор. Думаю, тебе было недосуг.

– Это правда, – удивленно согласилась Афина.

Остаток дня она провела, старательно крутя головой по сторонам. Искала обещанные мною «интересные вещи», я полагаю. На закате Афина столь же усердно изучала переливы багрового света на горизонте, а с наступлением ночи дисциплинированно уставилась на луну.

– Макс, я его вижу! – неожиданно объявила она.

– Кого?

– Твоего «лунного зайца»!

Я посмотрел на ее счастливое лицо и рассмеялся. Сейчас оно стало совсем детским.

– Хочешь мороженого?

– Хочу, – кивнула она. И обернулась к Гермесу, который ехал рядом с нами: – Ты знаешь, что на луне есть заяц?

Он выразительно покрутил пальцем у виска, но Афина, по счастию, уже успела отвернуться.

– Макс, ты был совершенно прав. В этом мире действительно много удивительных вещей, на которые я никогда не обращала внимания. Взять хотя бы твое мороженое! – шепнула она.

Ночью мне пришлось снова объявить привал. В отличие от моих людей, Олимпийцы действительно нуждались в отдыхе. Впрочем, я был уверен, что нам некуда торопиться. Если мы опоздаем к месту свидания с судьбой, она не поленится выйти нам навстречу. Знаю я ее.

Один присоединился к нам недели через две. Он приехал один, верхом на своем верном Слейпнире и был мрачен как туча.

– Твои родичи оказались слишком упрямы? – сочувственно спросил я.

– Как старые ослы!

– И ты осуществил свое намерение отправить их в Хель, не дожидаясь Дня судьбы?

– Нет, – буркнул он. – Пока. Пусть еще подумают. Не суйся в мои дела, ладно? Пусть они остаются только моими.

– Ладно, вопрос закрыт. В конце концов, это уже не имеет никакого значения – как они себя поведут. Все и без того идет кувырком.

– Да, я тоже так подумал. Поэтому оставил все как есть.

К нам подошла Афина, на ее раскрытой ладони сидело крошечное крылатое существо изумрудно-зеленого цвета.

– Макс, посмотри! А раньше они меня боялись. Как оно называется?

– Вроде бы, золотоглазка.

– Я рада тебя видеть, Игг, – она наконец соизволила обратить внимание на Одина. – Ты пришел один или?..

– Один. А ты?

– Мы все здесь. Знаешь, плестись хвостом за Максом и его армией оказалось очень полезно. Ко мне возвращается сила. Постепенно, капля по капле, но это лучше, чем ничего. И не только ко мне. Зевс вчера метнул молнию и поджег хворост, собранный для костра. Впервые за столько дней ему снова удалось хоть что-то воспламенить!

– Рад за него, – насмешливо сказал Один. – Что ж, значит, твои родичи оказались смекалистее, чем мои дурни!

– Да не то чтобы смекалистее, просто нам было нечего терять. Все к лучшему. Хороши бы мы были, если бы до сих пор сидели на своих амбах!

– Кстати, ты еще не проиграла наш спор? – спросил Один. – У тебя для этого были все условия.

– Нет, не проиграла, – улыбнулась Афина.

– А что за спор? – заинтересовался я.

– Да так, ничего особенного, – ухмыльнулся Один.

– Могу и рассказать. Это уже не имеет значения, – пожала плечами Афина.

– Не вздумай! – нахмурился Один. – Время еще не вышло.

– Не делай из мухи слона, – отмахнулась Афина.

Я вдруг понял, о чем речь, почувствовал, что вполне могу покраснеть, повернулся и пошел прочь. Отойдя на несколько шагов, я услышал, как Афина сказала Одину: «Ну вот, он и сам догадался!» – и рассмеялась весело и беззаботно, словно они оба были старшеклассниками, обсуждающими свои амурные дела на большой перемене, а не последними богами замершего над пропастью мира.

А действительно, почему я даже не попробовал подкатиться к ней со своими нежными чувствами, прекрасными глазами и всем остальным заодно? – подумал я. – Дурак ты, Владыка, дураком и умрешь, судя по всему.

Я немного побродил в темноте, еще раз пятьдесят обозвал себя идиотом, после чего внезапно понял, что мои проблемы яйца выеденного не стоят, и вернулся к своим приятелям.

– Не сердись, Макс. Когда мы спорили, мы еще считали тебя своим врагом, – лучезарно улыбнулась Афина. – У нас головы были забиты всякими стратегическими планами и интригами. Поэтому не сердись, ладно?

– А разве я сержусь? – удивился я.

Впрочем, я все-таки сердился. На себя, разумеется.

Потом, когда они улеглись спать, я снова принялся обзывать себя последними словами. К счастью, пока никто не научился читать мои мысли, в противном случае мне бы никогда не удалось восстановить свой авторитет. Никакие чудеса не помогли бы.

Появление Одина словно бы подстегнуло время. С этого момента дни стали сменять друг друга так быстро, что я окончательно сбился со счета. Если раньше я хотя бы приблизительно представлял себе, что до Последнего дня осталось «около пяти месяцев», или «месяца два с половиной», или «недели три», то теперь окончательно утратил способность хоть как-то ориентироваться во времени. Я даже не мог понять, началась ли зима. Погода теперь зависела исключительно от мимолетных капризов моих спутников.

«Научил на свою голову!» – ворчал я, когда полуденная жара внезапно сменялась обильным снегопадом, на смену которому приходил убаюкивающий осенний дождик, а под ногами начинали шуршать неведомо откуда взявшиеся багровые листья клена.

Но однажды, подняв глаза к ночному небу и обнаружив там почти круглый бледно-желтый диск луны, я словно очнулся от долгого сна, внезапно понял, что близится наше последнее полнолуние. Теперь счет отпущенного нам времени велся не на дни, а на часы, и я ощутил ледяной холодок ужаса на затылке – черт, а я-то думал, что навсегда расстался со способностью испытывать страх! Впрочем, я его и не испытывал. Страх просто стоял за моей спиной, он был где-то рядом, и с его присутствием приходилось считаться.

– Теперь уже скоро, да? – спросила Доротея.

– Читаем чужие мысли и не краснеем? – улыбнулся я.

– Нет, просто я тоже посмотрела на небо. Это полнолуние будет последним, да?

– Да.

– Время – страшная штука, – жалобно сказала она. – Его нельзя отменить, правда? Даже если очень хочется. Оно идет, и все тут, убаюкивает нас своим ритмичным ходом, и мы начинаем думать, что так будет всегда. Но однажды непременно наступает момент, когда выясняется, что его больше не осталось и все закончилось – именно для меня, а не для кого-то другого, не для безликой статистической единицы, смерть которой не может ни огорчить, ни напугать, ни даже насторожить.

– По крайней мере, у нас еще есть целая ночь и еще день или даже два – не такая уж она круглая, эта луна! – мягко сказал я. – В сутках двадцать четыре часа. А сколько это минут, Дороти? Сколько секунд, каждая из которых может стать вечностью?