Корнелия Функе - Повелитель драконов. Перо грифона [litres]

Когда из-под крапчатых синих перьев показались яйца, Анемос зафыркал. Потом вытянул шею и коснулся носом серебристой скорлупы.

– Видишь? – Гиневер по-прежнему стеснялась заговаривать с пегасом. Печаль окружала его, как невидимая ограда.

Он ответил не сразу. Выпрямился, посмотрел на нее и проговорил медленно, пока гусыни снова устраивались на гнезде:

– Один, мне кажется, белый. В маму.

Гиневер кивнула. В носу у нее защипало от подступающих слез. Слез счастья.

– А второй, по-моему, голубой, – заметила она. – Про третьего я не поняла. У него шерсть мокрая от белка.

Гусыни закрыли глаза, как бы желая полностью сосредоточиться на своей важной миссии.

Анимос склонил голову перед Гиневер. Это был глубокий поклон.

– Спасибо тебе, дочь людей! – произнес он. – Первый раз за столько недель я чувствую в груди сердце, а не камень. – Он бросил последний взгляд на гнездо и двинулся к двери. Но на пороге задержался: – Есть новости от твоего отца?

– Да! Они нашли этот остров, – ответила Гиневер.

Что с тех пор с ними нет связи, она сообщать не стала.

Анемос кивнул. Мимика пегаса выдавала обуревавшие его противоречивые чувства. Силуэт крохотного крылышка нес утешение и надежду. Но также и страх снова потерять тех, кого любишь.

– Мой отец обещал спасти твоих детей, – напомнила Гиневер. – А он всегда выполняет свои обещания.

Однажды у Бена уже так раскалывалась голова. Это было после того, как мокеле-мбембе, африканский сказочный зверь, помесь слона и ящера, ударил его по виску зубчатым хвостом. На этот раз боль расходилась от затылка и усилилась, когда Бен открыл глаза. Перед глазами все плыло, и наклонившуюся над ним фигуру он поначалу принял за человека. Но когда зрение прояснилось, он понял: обезьяна. Не просто обезьяна, а ассамский макак, поправил бы Мухоножка. Янтарные глаза смотрели очень недобро. Бен лежал в огромном сумрачном дупле. С потолка свисали воздушные корни, и на них раскачивались три маленькие обезьянки – будь тут Мухоножка, он определил бы их как толстых лори. На выступах внутренних стен сидели, злобно глядя на лежавшего внизу Бена, еще три макаки и гиббон.

Барнабас и Хотбродд лежали в нескольких шагах от него, тоже накрепко связанные лианами.

– Говорю я вам – они приманка! – услышал Бен голос одной из макак. – Не надо было их сюда тащить. Браконьеры, купившие у Краа разрешение, так глубоко в лес не заходят.

– Патах прав, Шрии! – пропищал один из лори. – Краа послал их искать нас! Это его шпионы!

– Вот как? А Краа-то, оказывается, глупее, чем я думал! – насмешливо откликнулся гиббон. – Зеленый великан до того тяжелый, что мы втаскивали его сюда на лианах! Не говоря уж о том, что он воняет рыбой!

«Наверное, – подумал Бен, – я понимаю обезьян, потому что Хотбродд рядом». В присутствии сказочных существ мир и его обитатели становились куда понятнее.

Бен услышал где-то сзади шорох крыльев, но путы не давали ему повернуть голову.

– ТерТаВа, случалось тебе видеть что-нибудь похожее на этого зеленого великана?

Бен никогда еще не слышал голоса, который так напоминал бы ему Лунга. В его звуках слышалась та же сила. Это явно был кто-то очень большой!

Хотбродд с гневным воплем рванулся из пут. Обезьяны загоготали – встревоженно и в то же время насмешливо. Макак, недавно наклонявшийся над Беном, угрожающе замахнулся дубинкой толщиной в два обхвата его мохнатой лапы. От нее, наверное, и болела у Бена голова.

– Не надо! Хотбродд – добрый, совсем не такой, как кажется! – крикнул Бен. – Он фьордовый тролль!

Обезьяны затрещали все одновременно.

– Мне кажется, он родственник Шепчущих деревьев, – раздался голос позади Бена.

В нем не было тревоги, скорее любопытство. Обезьяны почтительно примолкли, когда говоривший на когтистых кошачьих лапах выступил на середину дупла.

Все изображения, какие случалось видеть Бену, все эти рельефы и статуи не могли передать великолепия этого существа.

Грифон склонился над Хотброддом, заинтересованно его разглядывая.

Шрии… Так, кажется, обращались к нему обезьяны? Он был совершенно фантастическим существом, куда невероятнее, чем все, что рисовало раньше Бену его воображение. Хвостом его была сине-зеленая, шевелящая языком змея. Мощные задние лапы и огромное львиное тело покрывали пятна, как у мраморной кошки, а оперение головы и шеи переливалось всеми оттенками зелени джунглей. Клюв, уши и глаза были янтарно-желтыми. Глаза птиц всегда казались Бену холодными, как у рептилий, – даже Ме-Ра не была тут исключением. Вороны, по его мнению, всегда выглядели сердитыми. Но глаза Шрии излучали тепло, почти как глаза Лунга, хотя по грифону видно было, что он питается не одним лишь лунным светом. Бен ощущал в нем чуткую сосредоточенность хищника, каждым мускулом готового броситься на добычу.

– Шепчущие деревья? Отлично! – Хотбродд все еще пытался разорвать опутывавшие его лианы. – Если вы меня не освободите сию минуту, я скажу им, чтобы забили вас ветвями! И уж поверьте мне, мохнатое разбойничье отродье с дубинками, – выкрикнул он вверх, к обезьянам, – многие деревья слушаются троллей! Очень многие!

– Правда? – Шрии продолжал с любопытством разглядывать его. – Отпустить тебя, что ли, чтобы ты нам это продемонстрировал? – Голова на оперенной шее повернулась к Бену и Барнабасу. – Гм… Этот что-то больно молод для шпиона. А тот, что постарше, совсем не похож на браконьеров Каа. Как по-твоему, Патах?

Барнабас так завороженно глядел на грифона, что даже не сразу догадался ответить.

– Браконьер? Нет, конечно! – проговорил он наконец. – Мы, можно сказать, выступаем на противоположной стороне. Меня зовут Барнабас Визенгрунд, а это мой сын Бен. Обезьяны могут подтвердить тебе, что при нас не было оружия. Мы пришли с мир…

– Кто позволил тебе тут выступать, человек? – резко перебил Патах. Он был мелковат для взрослой макаки, но, видимо, компенсировал недостаток роста отвагой. – Люди врут всегда и везде. Ты их просто не знаешь, Шрии, а я знаю! Купо прав. Конечно, они шпионы. Их надо бросить в море. Или послать Краа их трупы – на память о Давне, Манис и всех остальных, чьи кости белеют под нашими разрушенными гнездами!