Бастет - Мы, аристократы - 5

— Какие люди, не чета этой министерской швали… — со странной смесью горечи и гордости произнёс Малфой. — Кровь, Гарри, это не та жидкость, про которую любят говорить, что у всех она красная. Кровь — это традиции, поколения славных предков, это ответственность, самоограничение и самодисциплина. Кровь — это жизненные принципы и убеждения, это когда ты знаешь, что не имеешь морального права остаться в стороне, чего бы тебе это ни стоило. Поэтому они держатся, пока жива надежда.

— Они надеются на возвращение Лорда?

— Им больше не на что надеяться там, в Азкабане. Если здесь, на свободе, метка для нас означает рабство, там, в тюрьме, она свидетельство того, что еще может вернуться лидер борьбы чистокровных за родовые ценности и за право на магию.

— А ничего, что в последние годы жизни этот лидер был не в себе?

— Там это забывается и вытесняется главной идеей — что он придёт и освободит. Разброд и сомнения обязательно появятся, но только после того, как узники окажутся на свободе. Так уж устроены люди, что лидеру приходится снова и снова доказывать им свою правоту — и всё равно их верность всегда остаётся под вопросом. — Малфой усмехнулся. — Если, конечно, этот лидер не позаботился об их верности с помощью непреложного обета или рабской метки. Риддл, несомненно, понимал, что сам по себе он чистокровным не нужен. Им нужно то, борьбу за что он возглавил.

Я испытующе посмотрел на опекуна.

— То есть, вы считаете, что хотя бы часть соратников Риддла примкнёт к любому лидеру, который освободит их и поддержит их требования к правительству?

— Я уверен в этом. Рабастан и Август точно примкнут, они и прежде его недолюбливали. Если у нас получится спасти Мелвина, его отец наверняка откажется от Риддла ради нас, несмотря на старую дружбу. Если не получится, он вряд ли переживёт потерю сына.

Малфой знал, что я не сентиментален и что этот Мелвин мне никто, поэтому не давил на моё сострадание, а указывал на выгоды спасения своего бывшего подопечного. И тем не менее опекун вообще не заговорил бы об этом, если бы не хотел спасти его. Мог бы, кстати, и раньше заговорить, если уже год знал, что жизнь Мальсибера-младшего в опасности.

— Дядя Люциус, что же вы молчали об этом две недели назад, когда я просил об отсрочке? — подосадовал я.

— Тогда этот месяц ничего не значил. Мелвин с начала мая находился в лазарете, вдали от дементоров его самочувствие улучшилось. Я помог начальнику Азкабана протолкнуть в Министерстве кое-какие административные запросы в обмен на хорошее содержание пациента — ничего такого, о чём он мог бы донести, просто сказал, что не буду требовать ни расширения штатов, ни повышения зарплаты его сотрудникам, если в тюрьме не будет надлежащего ухода за больными. Не было сказано ни слова лишнего, но он меня понял.

— Значит, с тех пор что-то изменилось, — я вопросительно посмотрел на него.

— До меня дошли некоторые сведения. Ну как дошли… в Министерстве работает много всякой мелкоты — уборщицы, вахтёры, посыльные и тому подобное. Кое-кому из них, посмышлёнее и посговорчивее, я немного приплачиваю, чтобы они передавали мне случайно услышанные разговоры любого содержания. Никаких государственных тайн, а только чтобы быть в курсе, что у кого случилось и чем в Министерстве дышат — это всегда полезно знать. Так вот, один из этих осведомителей сообщил мне на днях, что двое оборотней вызывали Макнейра в проходную и просили его достать сведения о расписании и составе вахт в Азкабане.

— Само по себе это еще ни о чём не говорит, так ведь?

— Гарри, я тоже знаю, что в последние триста лет на Азкабан никто не нападал. Разумеется, я проверил по своим каналам, зачем им это нужно. Оказывается, оборотни узнали от Фенрира Грейбека о возрождении Тёмного Лорда и очень взбудоражены этим. Грейбек всегда его поддерживал и теперь собирается вытащить из Азкабана своих сородичей, чтобы примкнуть к нему вместе с ними. Налёт планируется в середине июня, а пока оборотни собирают сведения. Независимо от того, преуспеют они или нет, после налёта тюремная охрана будет усилена и любые послабления режима будут уже невозможны. Мелвина вернут в камеру, а сейчас он не в состоянии переносить дементоров.

— Почему они не хотят освободить всех Упивающихся?

— Оборотней содержат в другом крыле Азкабана, где устроены особые камеры специально для них. Это две разных операции, которые оборотни одновременно не потянут, а Грейбек, конечно же, в первую очередь хочет освободить своих. Было бы заодно, они освободили бы всех, а так они считают, что освобождать людей — не их дело. Оборотни — это оборотни, людей они не любят, даже союзников.

— Если мы начнём судебную кампанию сейчас, что это изменит?

— Этот месяц, который ты просил для отсрочки, может спасти Мелвина. А если повезёт, газетная шумиха отвлечёт оборотней и они отложат вылазку или вообще передумают нападать на Азкабан.

Я задумался. Вероятность отвлечь оборотней была невелика, оборотни — существа упрямые. Чтобы осудить всех виновных, замирить всех непокорных, выждать успокоения страстей в обществе, начать пересмотр дел и добиться смягчения приговоров Пожирателей, по самым оптимистичным прикидкам понадобится месяца три-четыре, а на деле займёт где-нибудь полгода-год. Месяц моей отсрочки выглядел соломинкой, за которую цеплялся Малфой, хотя бывает, что и соломинка спасает.

— Шансы ненадёжные, — выдал я итоговую оценку.

— Хоть какие-то, — со вздохом ответил опекун.

— Понимаю. Что касается моих причин, — мне потребовалось несколько секунд, чтобы переступить через свою привычку к скрытности, — этот месяц я просил для того, чтобы попытаться найти хоркрукс Дамблдора до начала нашей судебной кампании. По имеющимся у меня сведениям, он скорее всего находится где-то в Годриковой лощине или в Хэнгстоне. Есть такой посёлок, которым интересуется Дамблдор.

— Хоркрукс?! Дамблдора?! — стальной оттенок светло-серых глаз Малфоя резко усилился. Я и прежде подозревал, что это у него из-за выражения глаз, потому что у Драко они были точно такого же цвета, но стали в них не было. — Вот, значит, про какую вещь ты говорил…

— Да. Не хотелось бы, чтобы наш директор красиво пожертвовал своей жизнью на глазах у потрясённой публики, а затем потихоньку воскрес где-нибудь в британском захолустье. Но если у меня ничего не получится до августа, всё равно придётся начинать. К сентябрю этого козла не должно быть в хогвартском огороде.

— Хоркрукс — это серьёзно. Ты уверен в этом?

Я кивнул. В течение нескольких минут каждый из нас молча взвешивал ситуацию с учётом открывшихся сведений, затем мы одновременно взглянули друг на друга. Первым заговорил я.