Евгений Гаглоев - Ларец, полный тьмы [litres]

– Если ты так хочешь… – пожал плечами Платон Евсеевич. – Но с чего вдруг такие подозрения?

– Я знаю, как ты к нему относился. А еще слышала кое-что… Перед смертью Поликутин сказал, что вы семнадцать лет назад убили какую-то женщину.

– Господи, что за бред? – вспылил Платон. – И ты ему поверила?!

– А что мне еще оставалось? Правда, он был немного пьян… Но ты ведь так ничего мне и не рассказал!

– Расскажу, – тяжело вздохнул Платон Евсеевич. – Но только когда буду готов к этому. А сначала тебе нужно выздороветь и вернуться домой.

– Я в порядке, – упрямо заявила Серафима.

– Я принесу тебе зеркало, чтобы ты увидела свое лицо. И тогда ты поймешь, что далеко не в порядке, – заверил ее отец.

Серафима промолчала. Она только сейчас заметила стойку капельницы у своей кровати. Прозрачная трубка тянулась к иголке, торчащей у нее из локтевого сгиба.

– Тебе здорово досталось, – заметил отец.

– А что с Климом?

– Мальчишка почти не пострадал. Сейчас его мать занимается организацией похорон… Больше я ничего о них не знаю.

– Мне нужен мой телефон.

– Он лежит на тумбочке рядом с тобой.

Серафима медленно повернула голову и увидела свой мобильник. Привстав на подушке, она дотянулась до него свободной рукой и набрала номер Клима.

Парень ответил лишь после шестого гудка.

– Клим? Привет… – неуверенно произнесла Серафима. – Я… лишь хотела узнать, как ты… И выразить тебе свои соболезнования…

– Я в норме, – безжизненным голосом ответил Клим. – А ты?

– Скоро буду. Меня еще держат под капельницей, но скоро выпишут. Я… Нам нужно увидеться и поговорить.

– А стоит ли? – внезапно спросил парень.

Серафима осеклась.

– Что? – только и сумела выдавить она.

– Хватит, Серафима, поиграли и будет, – неожиданно жестко проговорил Клим. В его голосе зазвучали металлические нотки. – Ты – дочь отъявленного преступника! Отец предупреждал меня об этом. Жаль, что я не прислушался к его словам.

Почему бы тебе не оставить меня в покое? Между нами все кончено.

– Что? – снова повторила Серафима, не веря своим ушам. Ее руки затряслись от волнения. – Ты… ты хочешь со мной расстаться?

– Кажется, я уже это сделал, – отрезал Клим. – У меня теперь своя жизнь, а у тебя своя. Возвращайся к своим темным делишкам, а мне учиться надо.

– Ты испугался моего отца? Что на тебя нашло, Клим? Я просто тебя не узнаю…

– Испугался? – горько усмехнулся парень. – Вот уж нет! Считай это внезапным прозрением! Забудь мой адрес и телефон.

– Чем я могла тебя обидеть?

– К тебе у меня нет никаких претензий. Но твой отец убил моего.

– Неправда!

– Ты ничего не знаешь. А я отлично помню, что отец сказал мне перед смертью! И знаешь что? Я теперь не успокоюсь, пока не выясню всю правду. А когда все узнаю… Лучше твоему папаше не попадаться мне на пути!

И Клим отключил связь.

Потрясенная Серафима уронила телефон на простыню. Она хотела что-то сказать, но вдруг заплакала. Слезы сами покатились по ее щекам.

– Что-то случилось? – участливо спросил отец.

– Клим меня только что бросил… – Голос Серафимы предательски дрогнул.

– О, какая неприятность! – Платон мягко взял ее за руку. – Но все к лучшему… Я давно говорил, что этот глупый мальчишка тебе не пара. Ну-ну, успокойся, милая. Сейчас тебе надо поспать. Позже мы с тобой еще поговорим… Ты знаешь, ради тебя я готов на все. И я все сделаю, чтобы ты поскорее забыла этого негодяя.

Серафима прикусила губу, стараясь сдержать слезы. А Платон Евсеевич с довольной улыбкой вышел из палаты и плотно прикрыл за собой дверь.

Виктория Поликутина в черном кружевном платке и длинном черном платье, темных очках, закрывающих верхнюю половину лица, ждала Платона Долмацкого в сквере напротив здания городской больницы. Когда он появился на лестнице, она медленно двинулась ему навстречу. Женщина была очень бледна. Платон Евсеевич сухо с ней поздоровался, и она лишь кивнула ему в ответ. Из-за очков он не видел выражения ее лица.

– Прими мои соболезнования, Виктория, – сказал Долмацкий. – Это все просто ужасно…

– Вот только не надо лить крокодиловых слез, – мертвым голосом произнесла Поликутина. – Я отлично знаю, как ты относился к Ивану. И знаю почему.

– Раз так, надеюсь, ты сохранишь это в секрете. Твой сын и так задает много лишних вопросов.

– Он их и мне задает, – сообщила Поликутина. – Но я молчу, как мы и договорились много лет назад.

– Принесла? – спросил Платон Евсеевич, напряженно оглядываясь по сторонам.

Женщина протянула ему черный шуршащий пакет. Заглянув в него, Долмацкий увидел жуткого вида тряпичную куклу с пуговицами вместо глаз. Облаченная в черный бархатный костюмчик, с настоящими волосами, пришитыми к бесформенной голове, она сильно напоминала погибшего Ивана Поликутина.

Удовлетворенно кивнув, старик прижал пакет к груди.

– Ты же знаешь, что это для всеобщего блага, – сказал он.

– Я знаю одно. Всегда и во всем ты преследуешь исключительно свои цели, Платон. Но теперь Иван мертв… А я больше не желаю иметь с вами ничего общего. Мне лишь хочется надеяться, что вы найдете мерзавца, убившего моего мужа, – тихо сказала Виктория.

Не прощаясь, женщина повернулась и зашагала к машине, ожидающей ее у края тротуара. Платон Долмацкий молча смотрел ей вслед.

Репетиции нового мюзикла на сцене кинотеатра шли полным ходом, несмотря на отсутствие некоторых участников будущей постановки. Олег Дубровский в черной майке и темно-синих тренировочных штанах показывал артистам танцевальные движения, а они покорно повторяли за ним, стараясь попадать в музыку и не сбиваться с ритма. В перерывах между танцами ребята занимались вокалом. Маша Конева включала фонограммы и заставляла будущих вокалистов распевать арии и дуэты.

Во второй половине дня девчонки из театрального кружка принесли в «Антарес» целый ворох театральных костюмов, так что дальнейшая репетиция шла уже в образах. Некоторые ребята нацепили парик и накладные бороды с усами. Предметы мебели и некоторые декорации тоже уже стояли на сцене.

– Это чтобы вы уже обживались в нужных локациях, – пояснил Дубровский.

Женя и Луиза усердствовали на сцене больше остальных, изо всех сил стараясь отвлечься и забыть о недавних происшествиях. Выздоровевший Димка, Карина и Стас всячески их в этом поддерживали. Алиса Василисина из зала наблюдала за новой сценой, где участвовали все пятеро. Она сидела на последнем ряду, попивая газировку из банки, и чуть что принималась громко аплодировать, вдохновляя друзей.