Екатерина Лесина - По ту сторону жизни [СИ]

— Он… он вынужден… просить милостыню…

— Сомневаюсь. Просить он не умеет…

Смуглокожий засопел. Но промолчал.

А поверенный его тихо добавил:

— В нынешних обстоятельствах господин Питхари выдвигает вполне разумные требования…

— Значит, требования?

— Пять тысяч марок… материального ущерба… и двадцать — морального… и еще вы должны вернуть ему его законную супругу и детей, без которых господин Питхари страдает.

— Бить некого? — Я почесала коготком обивку диванчика. — Это да, это обычно расстраивает…

А хиндар взгляд мой выдержал. Ух ты, какой смелый… и наглый… и где он нашел поверенного, который согласился на этакую авантюру?

— Что ж, — я перевела взгляд на главу полиции, который, вместо того чтобы присутствовать при беседе, совершал променад по холлу. Это его семейные портреты заинтересовали? Или работа известного пейзажиста? Да, пожалуй, вид на деревенское кладбище особенно удался, но не настолько же, чтобы заворожить герра Германа?

— Это же Доусон? — он указал на картину. — И подлинник, не сомневаюсь…

— Да.

Ни за что бы не подумала, что он в живописи разбирается.

— У него весьма характерный стиль, сложно с кем-то перепутать…

О да, мне стоит опасаться за картину? Она, конечно, застрахована и на приличную сумму, но вот этот жадный блеск в глазах гостя… и речь не о жандармах.

— Это малая сумма для вас, — поверенный, кажется, почуял, что дело будет не таким простым, как ему казалось. Я же лениво потянулась и произнесла:

— Я не люблю, когда кто-то пытается забрать у меня мои деньги… такая вот маленькая женская слабость…

— Вы в сложном положении, — счел нужным уточнить герр Герман, отвлекаясь от картины. — Да и сумма…

Не так уж велика, понимаю, но это еще не значит, что я должна делиться кровно выстраданными деньгами с каким-то наглым проходимцем.

— В сложном. — Я потянулась. — И запутанном. Поэтому, полагаю, господа не будут против, если я приглашу человека, который будет рад мне помочь…

Аарон Маркович всегда рад помочь… Всего-то двести марок в час.

Приличная экономия, если разобраться.

— Эта женщина — проклятая, — хиндец разомкнул губы. — И воровка…

— А за оскорбление можно и сесть на пятнадцать суток… — меланхолично отозвался герр Герман, задержавшись у другой картины. Да, Доусон всегда отличался безупречным вкусом.

Рассвет над мертвым озером и меня завораживал. Удивительное сочетание уныния и света.

Хиндар что-то заговорил, быстро, жестко и… замолк, застыл, уставившись куда-то в сторону, а потом рванул вдруг вперед с удивительной для человека пострадавшего прытью. Раздался визг. И писк. Что-то упало, надеюсь, не фарфоровая напольная ваза, пусть она была не столь уж древней — едва ли два десятка лет насчитывала, но все же ставили ее не для всяких тут…

Хиндар вышел, держа на вытянутой руке — левой, увы, правая продолжала болтаться в повязке — мою смуглокожую гостью. Юную. Та дергалась, пытаясь вырваться, но купленное Гюнтером серое платье было весьма качественным, а потому отличалось прочностью.

— Вот, — он тряхнул рукой, и девочка замерла. — Моя дочь.

— Которую здесь я удерживаю силой…

Девочка зашипела и вцепилась обеими руками в смуглый кулак, и хиндар раздраженно швырнул ее на пол, отвесив затрещину.

— Полегче, — предупредила я. — Герр Герман… надеюсь, ваш гость в курсе, где находится… и какими правами я наделена в моем доме…

— Вряд ли, — глава полиции наблюдал за происходящим с интересом.

Полагаю, интересовал его вовсе не хиндар с ребенком.

— В таком случае, будьте добры, доведите до его понимания, что в случае, если я сочту, что его действия несут угрозу мне или моим домашним, я сломаю ему уже не руку, но шею… и буду в своем праве.

— Значит, — встрепенулся поверенный, — вы признаете, что повредили господину Питхари руку…

— Я не признаю, — как же меня утомляют некоторые люди, — я предупреждаю.

И поманила девочку пальцем, а та, несмотря на юный возраст, оказалась достаточно сообразительной, чтобы переметнуться ко мне. От нее пахло шампунем. Мылом. Лицо чистенькое с мелкими чертами. Глаза темные. Губы искусаны. Волосы зачесаны гладко и собраны в косу. Тоненькая шейка торчит из воротника… Умилительное зрелище. Вот только потоки силы, запертые в тощем этом тельце, кажется, готовы разорвать его.

— К слову… еще немного, и ваш клиент спровоцирует неконтролируемый выброс силы… девочка одарена, но, подозреваю, на учете не стоит и необходимой помощи не получает…

Девочка дышала часто. А сердце ее стучало быстро-быстро… надо будет в храм отвести и браслеты прикупить стабилизирующие. Или… где-то должны были остаться мои, детские, может, и подойдут.

— И потому все последствия… — я облизнулась, уж больно сладко пахла девочка, — в том числе направленность выброса…

Смуглый разразился хриплой бранью.

То есть сперва мне показалось, что он именно бранится, но поверенный, дернув шеей, произнес:

— Господин Питхари утверждает… что всецело контролировал ситуацию… до вашего вмешательства… девочка готовилась пройти обряд…

Сердце ее оборвалось. А сила вздрогнула. И сжалась в ком.

— …который избавил бы ее от неудобства…

— А господин Питхари. — раздался сверху резкий голос, — знает, что подобного рода обряды в Империи запрещены?

Вольдемар… Вильгельм, чтоб его… Вильгельм… На руке записать, что ли? А то ж… главное, этот наглец вышел к гостям в халате.

В полосатом домашнем халате, наброшенном на голое тело… то есть почти голое, поскольку подштанниками он таки озаботился. Серенькими. С начесом. Оно и правильно, в доме прохладно.

Образ дополняли очки, которые повисли на кончике хрящеватого носа, и мой шарфик, закрученный на длинной шее.

Я моргнула. Закрыла глаза, надеясь, что мне все же привиделось, но открыв, убедилась: инквизитор никуда не исчез. Более того, волшебным образом в руке его появилась чашка горячего шоколада, а во второй — булочка… булочку он жевал. Шоколад прихлебывал. И выглядел до отвращения довольным жизнью.

— Господин Питхари, — недовольно произнес поверенный, которого явление Вильгельма-Вольдемара — нет, точно запишу — не впечатлило, — соблюдает традиции своего народа…

— Дерьмовые традиции, — инквизитор слизал с мизинца капельку малинового варенья.

— Вы… вы… оскорбляете… — поверенный часто заморгал, явно пытаясь подобрать подходящие слова. — Древнюю куль туру…

— И культура дерьмовая, — меланхолично добавил инквизитор. — Если позволяет калечить детей…

Ребенок и дышать забыл.

А я… я пыталась понять, чего этот серый хлыщ добивался. Неужели и вправду надеялся меня шокировать? Или репутацию мою испортить? Оно, конечно, полуголый тип сомнительного происхождения для репутации мало полезен, но… подумаешь, любовник.