shellina - Секрет [СИ]

Когда стало известно, что Снейп сделал все, чтобы Люпина уволили с волчьим (она оценила шутку, должно быть, не он один был обладателем чудного чувства юмора в Хогвартсе) билетом, она не могла его осуждать. Она вдруг поняла, что он так много ругался перед ней в злополучном туалете не только потому, что ему было больно. Боль, как она выяснила, он вполне мог терпеть. Он испугался. И испугался прежде всего за них, самоуверенных, глупых подростков, которые понятия не имели, что такое оборотень и что он может с ними сделать. А вот он знал. Знал и встал перед ними, чтобы принять удар на себя. Если бы она не отозвала тогда оборотня на себя, если бы… Внезапно она поняла, что он не дал бы Люпину добраться до них. Он бы погиб там, но дал бы им время, чтобы сбежать.

Поминутно оглядываясь, она пробралась в туалет Плаксы Миртл и дополнила его хулиганскую надпись. Теперь она выглядела так: «Блэк + Люпин — козлы».

— Гарри почему-то думал, что вы не знаете про Мародеров, — Гермиона хихикнула, вспомнив надпись, которая до сих пор украшала стену туалета, потому что она очень хорошо зачаровала ее.

— Это было глупо, вы же понимаете? Кстати, а у мистера Поттера появились хотя бы зачатки мозгов, или он все также надеется на ваши?

— Вы тогда сильно испугались?

— Мисс Грейнджер, я тогда не просто «испугался», я тогда едва сознание не потерял от страха. Особенно, когда в чью-то кудрявую голову пришла мысль, что я не смогу за себя постоять, и этот кто-то зачем-то отозвал оборотня к себе.

— Эм, — Гермиона снова почувствовала себя глупо. — Вы поэтому заставили меня свои раны обрабатывать?

— Я не помню, чтобы заставлял вас, — в голосе снова появилась насмешка. — Вы так мило смущались. Со стороны это выглядело так, словно вы получаете определенное удовольствие от процесса. Почувствовали себя сестрой милосердия?

— Ага, — Гермиона невесело хихикнула. Хорошо, что он даже не догадывался, почему она действительно получала охренительное удовольствие, дотрагиваясь до него. — Вы помните про 1994 год?

— Немного, напомните?

Когда в темном ночном небе возникла темная метка, Гермиона остановилась и с ужасом разглядывала ее. Время, царящая вокруг неразбериха, люди в масках — все это сразу отошло на второй план. Для нее существовала только эта отвратительная голограмма, которая очень точно повторяла рисунок, который она увидела совсем недавно на предплечье профессора Снейпа.

Так больно и так страшно ей не было еще никогда. Она позволяла Гарри с Роном таскать ее по полю, по лесу, ей было все равно.

«Как же так? Это же просто невозможно!» — скулил ее внутренний голос, а другой, с нотками, присущими Гарри, смеялся и проговаривал: «А чего ты хотела? Он же декан Слизерина. Он же всех нас просто ненавидит. Почему нет-то? Ты что себе навоображала, дура? Если он пару раз показался тебе нормальным, то он автоматически не может быть связан с этой мразью? Опомнись, Грейнджер!»

Гермиона казалась себе просто больной. Она никого не хотела видеть. Кто-то, она уже и не помнила кто, рассказал про метки на руках у Пожирателей смерти.

«Почему он вообще не потрудился ее спрятать?» — продолжала скулить, находясь в агонии, ее влюбленность. «Да потому что, мисс Грейнджер, мне наплевать, видела ты ее или нет. Делать мне больше нечего, только о тонкой душевной организации всяких там грязнокровок думать», — от этого хотелось уснуть и долго не просыпаться, в идеале никогда. «Сварите мне напиток живой смерти, профессор. Сама я буду не способна».

К первому сентября Гермиона немного выздоровела. Она могла смотреть на него, могла заставить себя не думать и не перебирать раз за разом все подробности того, что произошло в туалете.

Стараясь лишний раз не привлекать к себе его внимания, она вела себя странно тихо на уроках и, наконец-то, обратила свое внимание на парней своего возраста.

Каждого своего знакомого она оценивала по своей собственной шкале, которую вывела на пергаменте в виде таблицы. Очень скоро Гермиона поняла, что ни один из них «не тянет». Тогда она взяла всех более менее знакомых ей парней и мужчин в возрасте от пятнадцати до пятидесяти лет. Будучи очень рациональной, Гермиона высчитала, что пятьдесят лет для мага — это не критично, а взрослые мужчины, что ни говори, привлекали ее гораздо больше, чем малолетние «тупоголовые идиоты, мисс Грейнджер, с ветром в голове».

Немного подумав, она даже внесла в этот список мистера Блэка и профессора Люпина.

Ничего не получалось. К концу пятого часа, что она просидела за пергаментом, она поняла, что каждого в том или ином плане сравнивает с Ним. И сравнения шли почему-то не в пользу претендентов.

Разревевшись, Гермиона швырнула пергамент в огонь. После этого она просто выписала всех претендентов на отдельный пергамент и, закрыв глаза, ткнула палочкой. Рон выпал трижды.

«Это судьба, все равно тебе ничего бы не светило», — подумала Гермиона, поставив перед собой задачу: найти, за что Рона можно если не полюбить, она отдавала себе отчет в том, что полюбить сильнее уже не сможет, то хотя бы испытывать к нему высокую привязанность.

Ей почти удалось убедить себя, что Рон ей нравится. И он действительно ей нравился, во всяком случае, больше, чем Гарри или Малфой. Но когда к ней подошел Виктор Крам, она, внимательно посмотрев на болгарина, подумала а почему бы и нет? Взвесив все плюсы и минусы, Гермиона решила, что у Виктора гораздо больше шансов вытеснить ее больную, но не собирающуюся сдаваться влюбленность к самому странному человеку магического, да и маггловского, если подумать, мира.

А ночью она снова и снова касалась его обнаженной груди, втирая в страшные раны заживляющую мазь. Проснувшись однажды в слезах, она пошептала:

— Как же я тебя ненавижу, Северус Снейп.

Идея с домовиками на время отвлекла ее. Хотя по большему счету ей было глубоко наплевать на всех домовиков вместе взятых, это нелепое движение понемногу увлекло ее, оставляя меньше времени для воспоминаний.

— Почему вы молчите, мисс Грейнджер? — в голосе призрака прозвучало любопытство.

А что она ему могла сказать? Рассказать, как мучилась в начале четвертого курса? Нет, об этом она точно рассказывать не станет. К тому же перед балом он снова умудрился похерить все ее так долго планируемые наработки. Ему понадобилось меньше часа, чтобы порушить ее полугодовалую работу, проведенную для того, чтобы выкинуть его из головы.

— Я вспоминаю бал, профессор.

— Сам бал?

— Не занудствуйте, для меня подготовка тоже к балу относится.

— И что же было на балу?

Гермиона никак не могла справиться со своими пышными волосами. Ей захотелось хоть раз в жизни побыть если не красавицей, то хотя бы симпатичной, но у нее ничего не получалось. Лак, который она приобрела в лавке, торговавшей магической косметикой, не ложился как надо, и волосы все равно торчали в разные стороны.