Стивен Кинг - Волки Кальи

Каллагэн медленно кивнул.

— Ага, стрелок, видел, — он посмотрел на Эдди и Сюзанну. — Вы когда-нибудь видели цветную фотографию людей, сделанную со вспышкой… когда у всех красные глаза?

— Да, — ответил Эдди.

— У них такие вот глаза. Алые. И твой второй вопрос, Роланд?

— Они — Волки, отец? Эти слуги закона? Эти солдаты Алого короля? Они — Волки?

Ответил Каллагэн после долгой паузы.

— Точно я сказать не могу. Стопроцентной уверенности у меня нет. Но я так не думаю. Они, конечно, похитители, пусть крадут и не детей, — он задумался над своими словами. — В каком-то смысле они — Волки, — вновь помолчал. — Ага, в каком-то смысле Волки.

Путь от заднего дворика дома Каллагэна до дверей церкви Нашей Непорочной Госпожи много времени не занял, от силы пять минут. В столь короткий промежуток времени Старик не смог бы рассказать о тех годах, которые он провел на дорогах, прежде чем увидел статью в «Сакраменто Би», которая заставила его вернуться в Нью-Йорк в 1981 г., и тем не менее, три стрелка узнали всю историю. Роланд подозревал, что Эдди и Сюзанна не хуже него поняли, что сие означает: когда они будут уходить из Кальи Брин Стерджис, при условии, что не умрут здесь, Доналд Каллагэн, скорее всего, уйдет с ними. То был не рассказ, а кхеф — разделенная вода. Не говоря уже о прикосновении к разуму друг друга, или, телепатии, по терминологии нью-йоркцев, кхеф становился доступен только тем, кого ждала одна судьба, счастливая или горькая. Тем, кто составлял ка-тет.

— Вы знаете это выражение: «Мы уже не в Канзасе, Тото?» — спросил Каллагэн.

— Эта фраза нам точно что-то напоминает, сладенький, — ответила Сюзанна.

— Правда? Судя по тому, что я вижу, глядя на вас, точно напоминает. Возможно, вы когда-нибудь расскажите мне свою историю. Мне представляется, что моя рядом с ней сущая ерунда. В любом случае, я понял, что это не Канзас, едва добрался до дальнего конца пешеходного моста. По всему получалось, что попадаю я не в Нью-Джерси. Во всяком случае, не в тот Нью-Джерси, который всегда ожидал найти на другом берегу Гудзона. На досках настила лежала смятая газета…

По пешеходному мосту Каллагэн идет в гордом одиночестве, хотя по большому подвесному мосту слева от него автомобили движутся плотным потоком. Он наклоняется, чтобы поднять газету. Прохладный ветер с реки треплет его длинные, до плеч, обильно тронутые сединой волосы.

Это не газета, а лишь одна тетрадка из четырех страниц, зато первая, так что он читает название газеты: «Либрук Реджистер». Каллагэн никогда не слышал о Либруке. С другой стороны, в этом нет ничего удивительного, потому что он не специалист по Нью-Джерси, ни разу не побывал в этом штате после приезда на Манхэттен, но всегда думал, что на противоположной стороне МДВ находится город Форт-Ли.

Потом он обращает внимание на заголовки. Тот, что на самом верху, ему понятен: «НАПРЯЖЕННОСТЬ В МАЙАМИ СПАДАЕТ». Нью-йоркские газеты в последние дни уделяли много места тамошним расовым волнениям. Но уже второй: «ВОЙНА ВОЗДУШНЫХ ЗМЕЕВ В ТИНЕКЕ, ШТАТ ХАКЕНСЕК, ПРОДОЛЖАЕТСЯ», — в паре с фотоснимком горящего здания, вызывает недоумение. Там же фотография пожарных, и они смеются! А как воспринимать третий: «ПРЕЗИДЕНТ СПИРО АГНЮ ПОДДЕРЖИВАЕТ ПЛАНЫ НАСА ПО СОЗДАНИЮ МАРСИАНСКОЙ СТАНЦИИ»? Или статью в нижнем правом углу, набранную кириллицей?

«Что со мной произошло?» — спрашивает себя Каллагэн. Имея дело с вампирами, бродячими мертвяками, даже с плакатами розыска пропавших домашних животных, на которых речь, несомненно, шла о нем, он никогда не опасался за свою психику. А теперь, на конце пешеходного моста через Гудзон, соединяющего Манхэттен и Нью-Джерси, аккурат перед тем, как сойти с него и сделать первый шаг по земле Нью-Джерси, такие опасения у него возникают. Одного предположения, что Спиро Агню может стать президентом, думает он, достаточно для того, что человек, более-менее знакомый с политикой, спросил себя, а не поехала ли у него крыша. Ведь Агню давно уже с позором ушел в отставку, даже раньше своего босса [38].

«Что случилось со мной?» — гадает он, но, если он превратился в шизофреника, который все это воображает, ему совершенно не хочется знать ответ на поставленный вопрос.

— К черту! — он выбрасывает первые четыре страницы «Либрук реджистер» через ограждение пешеходного моста. Ветер подхватывает их и несет к мосту Джорджа Вашингтона. «Вот она, реальность, — думает Каллагэн. — Прямо передо мной. Эти легковушки, эти грузовики, эти туристические автобусы». Но тут же видит среди них незнакомое транспортное средство, красного цвета, на гусеницах вместо колес. Над корпусом, размером со школьный автобус, вращается алый цилиндр. На одной его стороне надпись «БЭНДИ». На другой — «БРУКС». Или «БЭНДИБРУКС»? «Бэнди брукс», что бы это значило? Он не имеет ни малейшего понятия. Никогда в жизни не видел такого транспортного средства, и представить себе мог, что такому агрегату, вы только посмотрите на эти гусеницы, разрешат ехать по общественной автостраде.

Значит, мост Джорджа Вашингтона тоже не отнесешь к реальному миру. Или, уже не отнесешь.

Каллагэн хватается за поручень и изо всех сил сжимает его пальцами, дожидаясь, пока пройдет волна головокружения, грозящая сбить его с ватных ног. Впрочем, поручень вполне реальный, из дерева, теплый от солнца, изрезанный тысячами инициалов и надписей. Он видит «ДК Л МБ» внутри сердечка. Он видит «ФРЕДДИ + ЭЛЕН = ЛЮБОВЬ». Он увидит «УБИВАЙ ВСЕХ ЛАТИНОСОВ И НИГГЕРОВ», с обоих сторон надписи по свастике. Послания любви, послания ненависти, и все они реальны, как частые удары его сердца, как вес нескольких монет и купюр в правом переднем кармане его джинсов. Он набирает полную грудь воздуха, и воздух тоже реален, в нем даже чувствуется запах дизельного топлива.

«Это происходит со мной, я это знаю, — думает Каллагэн. — Я не в палате номер девять какой-нибудь психиатрической клиники. Я — это я, я здесь, я даже трезвый, по крайней мере, в данный момент, и Нью-Йорк у меня за спиной. Так же, как и город Джерусалемс-Лот, штат Мэн, с его живыми покойниками. А передо мной — большая часть Америки, со всеми ее бесконечными возможностями».

Эта мысль поднимает ему настроение, а следующая — поднимает еще больше: не одна Америка, а может, дюжина… или тысяча… или миллион. Если перед ним Либрук, а не Форт-Ли, возможно, если и другие вариации Нью-Джерси, в которых город на другой стороне Гудзона называется Лиман, или Лигман, Ли-Блаффс, или Ли-Палисейдс, или даже Лигхорн-Виллидж. Может, по другую сторону Гудзона не сорок два континентальных штата, а сорок две сотни или сорок две тысячи, и все они уложены стопочкой, друг над другом.