Светлана Гольшанская - Нетореными тропами. Часть 3. Исход [СИ]

Милая сестрица приторно улыбалась:

— Подойди же ко мне, братец, дай напиться твоей крови!

Возмущался лорд Тедеску:

— Ах ты ж, дворняга неблагодарная, укусить руку, которая тебя кормит, измыслил?!

Измывался его сынок Йорден:

— Ну-ну, он всех предаёт! И вас предаст! Вот увидите!

Язвил Вейас:

— Что, так нравится над всеми издеваться и своей силой бахвалиться? Кто теперь умный, кто теперь сильный?!

Грозил старый капитан роты красноклювов, лорд Мнишек:

— Подсидеть меня вздумал?! Не выйдет! Я всем расскажу, какая ты лживая дворняга!

Задирал Вильгельм Холлес, высокородный сослуживец:

— Я тут гадаю, ты перед маршалом лебезишь, чтобы он косточку побольше бросил или и действительно такой простак?

Злорадствовал Жерард:

— Не переоценивайте свою важность, господин безродная дворняга. Вы никогда и никому не были нужны, только как игрушка — попользоваться и вышвырнуть.

Укорял целитель Арсен:

— Вам должно быть стыдно! Она мать вашего наследника.

Бесновался лорд Веломри:

— Это ты! Ты во всём виноват! Это ты должен был сдохнуть, а не мой сын! Почему ты здесь, голодранец проклятый?! Предатель! Ты должен был отдать за него свою собачью жизнь! Даже этого не можешь, пустомеля!

Все, кого Микаш знал и не знал, жалили его презрением. Не человек ты, любви не достоин, самой жизни не достоин. Когти ненависти полосовали его на части.

Микаш упал на колени, обхватив голову руками. Нет, нельзя поддаваться! Ни люди, ни обстоятельства не сломят меня, моя воля твёрже кремня!

Вспышка ослепила — боль ушла. Микаш вскинул голову. В ярком сиянии возникла Лайсве. Она улыбалась тепло и нежно. На глаза выступили слёзы, Микаш протянул к ней руку. Жена всегда в него верила, утоляла печали и смиряла гнев. Пожалуйста, родная!

На её плечи легла сотканная из тумана рука. За спиной появилась фигура. Он обнимал её и целовал шею, она смеялась, раня хрусталём колокольного перелива.

— Думаешь, она любит тебя? Ведь нет же! Все слова, что она говорила прошлой ночью, принадлежали мне одному. Каждый раз, когда она была с тобой, то видела меня. Я был с ней вместо тебя, вживляя в твою голову воспоминания о том, чего не могло произойти. И сын у неё от меня, а не от тебя. Ты же чувствуешь это в глубине души, потому и полюбить не можешь. Не веришь мне? Скажи ему сама, дорогая. Пришло время открыть глупцу глаза — совершенство, достойное богов, никогда тебе не достанется.

Вперёд выдвинулась круглая костяная маска, белая, с тремя красными царапинами как от когтей. Микаш потянулся, чтобы содрать её, но ничего не вышло.

Лайсве посмотрела ясными голубыми глазами, тонкие губы изогнулись в презрении:

— Ненавижу! Присосался, как пиявка! Всё соки из нас выпил! Никому ты не нужен! Ты зло! Моя мечта — чтобы ты сдох!

От удара переломало все кости. Микаш распластался по полу. Он уже никогда не поднимется. А нужно ли? Такая боль! Нет-нет, это морок, а даже если и нет..

Микаш закрыл глаза. Нужно приказать себе умереть. В смерти — успокоение и прощение. Он не станет демоном, не станет одержимым Лучезарным!

Я желаю…

Но нет.

Раздались шаги. Ровные, будто линейкой отмеренные, важные. Как же страшно услышать, что скажет он, даже больше, чем от слов Лайсве.

— Вставай! — властному голосу нельзя не подчиниться.

Микаш распахнул веки и поднялся, опершись на подставленную руку. Лорд Комри выглядел моложе, чем когда они впервые встретились. Иссиня-чёрные волосы в безукоризненной церемониальной причёске, одежда — странная. Чёрно-синий халат из восточного шёлка расшит серебряными сойками. На голове тонкий серебряный венец с ярко-синим сапфиром в цвет глаз. Меч в ножнах на поясе полыхал голубыми огнями.

— Мой маршал, они сказали… — рядом с ним Микаш снова почувствовал себя юнцом.

— Это я им велел, — ответил Гэвин безо всякого страха и даже тени лукавства.

— Но ведь это неправда! Я не зло, я не хочу быть таким, я не поддамся! Вы же меня учили, и…

— Я учил тебя служить людям, чего бы это ни стоило. Иногда для этого нужно умереть, иногда — поступиться всеми принципами, иногда — даже предать. Каждый платит свою цену. Я принял тебя, не потому что искал храброго воина или полководца. Мне нужен был Разрушитель — клинок настолько острый, что сокрушил бы этот мир, смёл скопившееся зло и пороки. А на их место пришло бы что-то новое, сильное и жизнеспособное. Разрушитель должен быть на стороне врага — не на нашей. Дошедшая до края доски пешка становится ферзём — самой сильной фигурой, да ещё и в стане противника. Прими Мрак — это твой путь. Твоя жертва, чтобы спасти этот мир. Таков мой последний наказ тебе, мой мальчик.

— Но почему этого не сделаете вы?! — возмутился Микаш. Уж лучше смерть, чем　участь одержимого!

— Король фигура дрянная. Ходит всего на одну клетку, с его потерей заканчивается вся партия. И он вот-вот сгорит в огне собственного возмездия.

— Нет. я отказываюсь! Заберите свои почести и назначьте другого! — упорствовал Микаш, ужасаясь своей роли.

— Мой мальчик, разве ты забыл всё, чему я тебя учил? Никто не спрашивает, чего мы хотим. Важно лишь, чего от нас хочет мироздание, что мы должны сделать, чтобы послужить людям. Ради этого я готов стать самым ужасным злодеем в твоей жизни, ненавистным предателем и источником всех бед. Будь готов и ты.

Гэвин взмахнул рукой — Микаш едва успел заметить его выпад. Обёрнутые голубоватой дымкой ветроплава пальцы лорда Комри впились в грудь Микаша и вырвали из неё сердце. Тот замер, боясь вздохнуть. Его сердце истошно трепыхалось в ладони Гэвина, а сам Микаш, с дыркой в груди, был ещё жив.

Лорд Комри распахнул рот, в сердце вонзились острые зубы, кровь забрызгала подбородок и белый воротник халата. Кровь Микаша!

Пронзительно-синие глаза горели бесстыдно ярко. Глаза подлеца, глаза убийцы.

Микаш задыхался от боли. Сокрушительными вспышками она пронзала всё его существо от тела, до верхней оболочки ауры и даже души, будто с него живьём сдирали покрова вместе с кожей. То, что Микаш испытывал раньше — комариные укусы по сравнению с этой новой мукой.

Но даже сквозь неё приказ Гэвина донёсся оглушительно чётко:

— Скажи уже, чего желаешь!

Как можно повелевать голосом вот так, не обладая даже намёком на дар внушения?

Заклубился серебристый туман, в луче света вырисовался каменный постамент со спящей на нём фигурой.

— Скажи! — не отступал Гэвин, сверкая глазами цвета штормового неба. — Они не　знают твоего желания, но я знал всегда. Оно теплилось в твоих глазах каждый раз, когда ты смотрел на меня. Скажи, уже можно! Время пришло.

Остатки внешней оболочки Микаша разорвались в клочья, смело и мучения, и боль. Их место заняло новое жгучее чувство.