Мария Сакрытина - Никаких принцесс!

Это все то зелье, понимаю я. Глупо было обижаться на маму, да и на бабушку тоже. Они действительно хотели как лучше. Им удалось усыпить — надеюсь, что навсегда — ту часть меня, которая постоянно волновалась, расстраивалась, оценивала других. Которая не могла просто наслаждаться солнцем, красотой цветов и сладкими ароматами Зачарованных Садов. Которая сбегала от людей или фей, которая боялась подпустить их ближе, которая не могла с ними запросто болтать. А мне же правда это нравится — когда я не одна. Мне приятно улыбаться шуткам — пусть и весьма плоским — фей и давать им и Рапунцель вплетать в мои волосы цветы.

Мне давным-давно не было так хорошо и спокойно. И если для этого нужно выпить какое-то зелье — ну и прекрасно. Надо попросить бабушку, пусть закажет еще. И сказать ей спасибо. И маме тоже. Почему я раньше на нее обижалась? Как я могла быть с ней и бабушкой такой грубой? Мы же семья. Совершенно естественно, что они хотят мне добра.

Все в Садах хотят мне добра, а я подозревала их черт знает в чем. Как это грубо, как это неправильно с моей стороны…

Феи пытаются посвятить меня в тонкости ритуала выбора спутника — полдень приближается. Разговор очень быстро сваливается на обсуждение достоинств мужской внешности и мужского же характера. Я улыбаюсь, слушаю и нежусь на солнышке.

Почему раньше я так не хотела участвовать в этом… ритуале? Кто внушил мне, что тот, кого я выберу, обязательно сделает мне больно — словом или жестом?

— Ой, Виола, я же вспомнила! — кричит вдруг мне прямо в ухо Рапунцель. — Матушка, — так она зовет Виллинду, — просила передать, чтобы ты ничего не пила за завтраком с мамой и бабушкой. Вот… Точно. Она еще что-то говорила, но я забыла. Но вспомню! Обязательно вспомню.

Я улыбаюсь и успокаиваю ее, что все хорошо, все замечательно. Совет крестной опоздал, но он и не был нужным. Мне стало намного лучше после того зелья. Виллинда просто ничего не понимает — но она же ведьма, а не фея. А мы, феи…

Я замираю, вдруг сообразив, что только что, пусть и мысленно, по своей воле причислила себя к феям.

Но почему нет? Я же фея. Почему я раньше думала, что это плохо? Мне же нравится…

Полдень тем временем подкрадывается, как любопытный котенок — тихонько, на мягких лапках. Все еще в розовом тумане, пронизанном солнечным светом и запахом роз (сладкий, приятный аромат — как я раньше могла его не любить?), я оказываюсь в беседке — тронном зале. Человеческий тронный зал это напоминает разве что наличием трона — высокого кресла, увитого плющом и розами без шипов. Как на нем можно сидеть, не раздавив цветы?..

Мама в золотом богатом платье, похожем на перевернутый тюльпан, в венке, так густо усыпанном золотой пыльцой, что не узнать корону невозможно, стоит у трона и улыбкой подзывает меня ближе. Я подхожу, замечая, как стихает шушуканье фей, писклявый приглушенный разговор трутней, и даже виспы перестают носиться по залу, а чинно выстраиваются в ряд под потолком, цепляясь за белые цветы, напоминающие маленькие лилии. Становится тихо, так тихо, что слышно, как снаружи ветер перебирает ветви цветущих яблонь и где-то неподалеку звенит ручей.

Мама берет меня за руку, шепчет, чтобы я просто стояла и улыбалась. Я стою и улыбаюсь, а она делает совершенно, на мой взгляд, ненужную вещь: представляет меня присутствующим как свою старшую дочь и наследницу. Зачем? Все же и так знают…

Речь королевы длится долго — она сплетается с шепотом ветра, со звоном ручья, и я покачиваюсь, прикрываю рот ладошкой, прогоняя зевок, и даже умудряюсь задремать стоя, поэтому чуть не пропускаю момент, когда в залу входят десять юношей и под мамин голос выстраиваются в шеренгу перед троном. Я равнодушно смотрю на них и мечтаю, что, когда все закончится, найду этот говорливый ручеек и посплю на полянке у его берега. Там, конечно, должна быть полянка, покрытая бархатистой травой…

— Виола, — шепотом обрывает мои мечты мама. — Ты должна выбрать.

— Да? — спохватываюсь я. — Уже?

Мама коротко кивает.

Я оглядываю зал и глупо улыбаюсь:

— А из кого?

Мама изумленно моргает и взглядом указывает на юношей в шеренге.

— А-а-а… — Интересно было бы сейчас посмотреть на мое лицо: улыбка наверняка побила все рекорды глупости и идиотизма.

А впрочем, мне это неважно.

Я делаю шаг, подхожу к неподвижно стоящим юношам и принимаюсь их с интересом разглядывать. В голову лезет сравнение со смотринами, а еще та, заснувшая часть меня ворочается и стонет, что это ненормально, что стыдно — вот так стоять, пялиться и… Все должно быть не так!

Я успокаиваю ее, что все идет именно так, как нужно. Ну что в том, что передо мной аж десять парней, готовых стать моими женихами? Ну и что, что их мама выбрала. Они же…

— Мам?

Кажется, я только что нарушила какую-то традицию: мама хмурится еще сильнее и одними губами спрашивает:

— Что?

— Мам, они все одинаковые.

Затаив дыхание, нас слушает весь королевский двор. Мне очень хочется хихикнуть, а еще почему-то танцевать.

Странно, я никогда особенно-то не любила танцевать. Но… А впрочем, меня это тоже не волнует.

— Конечно, Виола, они и должны быть одинаковыми.

Смех я уже еле сдерживаю. Да, понимаю, звучать он в тишине тронного зала, когда на тебя, затаив дыхание, смотрит толпа из сотни придворных, будет по меньшей мере очень глупо. Но войдите в мое положение: передо мной в шеренге стоят десять абсолютно одинаковых юношей, причем внешность да и одежда у них настолько невыразительные, что шпион должен скончаться от зависти при взгляде на них. Я их мгновенно же всех забываю, стоит только повернуться к маме.

И как я должна выбрать?

— Сердце, Виола, слушай свое сердце, — шепчет мама в ответ, когда я довольно громко задаю ей этот вопрос.

Я честно прислушиваюсь. Снова оглядываюсь. Мама с надеждой ловит мой взгляд.

— Ну?..

— Стучит.

Кажется, мама тоже хочет засмеяться — по крайней мере лицо ее на мгновение приобретает такое выражение, словно она мечтает и захохотать, и зарыдать одновременно. Но королевы так не поступают.

— Виола, — она подходит ближе, — прислушайся. Посмотри на них, — она снова показывает на юношей. — При взгляде на кого-то из них твое сердце должно екнуть…

Я честно смотрю на всех десятерых. Потом на каждого по очереди. Сердце не екает.

Время идет. В зале наступает звенящая, напряженная тишина.

— Виола? — шепотом разбивает ее мама.

— Мама, — шепот у меня тоже получается очень громкий, особенно учитывая тишину, — я ничего не чувствую.

Мама хмурится.

— Может, ты мне других найдешь? — тихо предлагаю я.

Но других мама искать почему-то не соглашается. С видом «нет уж, выбирай из этих» она тихо-тихо шепчет: