Анастасия Баталова - Чтобы желания сбывались

— Эрн, — начал Билл нерешительно, — а как ты ощущаешь свою силу? Что значит быть колдуном изнутри? Или это тайна, которую ты не имеешь права открывать? Если так, сразу скажи, а то я любопытный…

Подросток легонько повёл плечом, этот милый жест, небрежный и чуть кокетливый, давно вошёл у него в привычку.

— Да нет никакой тайны, — сказал он с важным видом; Эрну польстило, что его внутренний мир может быть интересен такому человеку как Крайст, и тот расспрашивает его совершенно серьёзно, как равного, без противной снисходительности, свойственной общению с младшими, — я и сам не знаю. Я могу попробовать это описать, но вряд ли ты поймёшь…

— Я постараюсь, — Билл повернулся к юноше, по его лицу скользили играющие тени, синий цвет глаз при таком освещении казался глубже и синее, чем обычно, взгляд их был внимательным, и в нём не сквозило (как часто бывало прежде) никакой насмешки.

— Знаешь, оно ведь не ощущается постоянно, — начал Эрн, — а только иногда, если долго думаешь о чём-нибудь, или фокусируешь взгляд на определённом предмете. К примеру, на вон таком камушке, — подросток указал Крайсту на обломок кирпича, лежащий на каменной лесенке, ведущей к воде. — Ты просто смотришь на него и в какой-то момент понимаешь, что он находится полностью в твоей власти, и ты можешь делать с ним всё что угодно, поскольку он существует лишь в твоём воображении.

— Но ведь он настоящий! — не выдержал Крайст.

— Ты попросил меня рассказать о моих ощущениях, верно? — ответил юный колдун с оттенком досады, — И, надеюсь, не для того, чтобы померяться со мной глубиной восприятия реальности?

Билл молчал.

— Наблюдай.

Эрн снова посмотрел на камень, несколько секунд он не сводил с него взгляда, столь пристального, что Крайсту стало немного не по себе. И внезапно этот осколок кирпича, довольно увесистый, надо сказать, подпрыгнул, как мячик, соскочил на ступеньку ниже, потом ещё на одну, и ещё… Пока не сиганул в воду.

— Ух ты, — резюмировал Крайст, бестолково уставившись в расходящиеся по воде круги.

Эрн удовлетворённо улыбнулся, сполна наслаждаясь чувством своего превосходства, которое было редким гостем в их с Крайстом взаимоотношениях, обычно старшему товарищу часто удавалось подкалывать подростка, обнаруживая каким-либо образом его неопытность и наивность.

— Верни-ка его сюда, — сказал Билл через минуту, — я тоже хочу попробовать.

— Да, пожалуйста, — заявил Эрн с ядовитой улыбкой, и через несколько мгновений кирпич, словно играющая рыбёшка, появился на поверхности воды и снова запрыгнул на каменную ступеньку.

Крайст, наморщив лоб, сосредоточенно уставился на него.

— Ничего не получается, — посетовал он, жалобно сдвинув брови, — мне никак не удается поверить, что он ненастоящий, хотя я стараюсь изо всех сил.

— В том то и дело, — Эрн назидательно поднял палец, — у тебя и не должно получиться. Таковы законы вашего мира. Люди рождаются для того, чтобы укреплять реальность, а не разрушать её. Мы же, колдуны, дети Великого Хаоса, и сознание наше устроено зеркально противоположно. Мне, когда я долго смотрю на этот камень, примерно так же трудно поверить в то, что он реален, как тебе — в его иллюзорность…

— Обалдеть, — выдохнул Крайст, с обидой косясь на мокрый осколок кирпича, примостившийся на краю каменной ступеньки.

Он достал сигареты, закурил и принялся глядеть на дым, который, повинуясь прозрачной кисти сквозняка, ложился непредсказуемыми зыбкими узорами. Эрн тоже смотрел на это и молчал. Билл улыбнулся, когда напротив него в воздухе повисла на миг сотканная из дыма мордочка Микки-Мауса.

— Где проходит граница твоего могущества, Эрн? Как ты понимаешь, что ты можешь, а чего не можешь?

— Билл, я не знаю. Это тайна, которую невозможно облечь в слова вашего языка. Я могу многое, но не всё… Я не Бог.

В шутку можно обратить и самый серьезный разговор, если очень хочется или страшно. Билл немного подумал и спросил:

— А воскрешать из мертвых ты не пробовал?

Эрн поднял на Крайста глаза, чтобы понять, прикалывается тот или нет.

— Было один раз.

Билл удивленно поднял брови.

— Ну и как, успешно?

— Да, но… Я не употреблял бы такое громкое слово как «воскрешение». Она тогда ещё не умерла, по правде говоря. Её током дернуло. Тело сохраняло энергию жизни, нужно было просто сердце запустить. Молодое, здоровое сердце. С этим и обыкновенная бригада скорой помощи спокойно справилась бы. Это даже не чудо почти. Так, на грани… Я удивился, что у Друбенса не получилось. Наверное, он нервничал. Или на полном серьезе верил, что это чудо достойное Господа-Бога, и поэтому у него не должно получиться…

Саш Астерс держал снятую с Кирочкиной руки митенку на ладони, от ветерка воздушная ткань трепетала, словно бордовое пламя.

— Мне нужно сказать тебе одну вещь, — Кирочка взглянула на Саша серьёзно, и, как ему показалось, грустно. Он не понял этого внезапного помрачнения романтических оттенков вечера, не уловил сложной эмоции, проскользнувшей в её словах, а не поняв, постарался не придать значения — пренебречь чем-то всегда легче, чем вдаваться в подробности — как знаток женщин, он отметил про себя, что неожиданные смены настроения у прекрасного пола вполне нормальное явление.

Сохранив на лице покровительственно-нежную улыбку мачо, он сказал:

— Я слушаю тебя.

Кирочка встала. Это вышло немного нервно — она поднялась, придерживаясь за столешницу, выпрямилась во весь рост, сразу возвысившись над всеми предметами, длинная юбка заструилась переливчатым водопадом, нуклюже скрипнула ножка отодвинутого стула.

Саш ждал. С его лица не сходила улыбка, он наблюдал за нею как за ребёнком, где-то он вычитал, что в отношении к женщине всегда должно присутствовать что-то отцовское.

— Понимаешь, — сказала Кирочка, — больше ничего не будет.

— В каком смысле? — не понял он.

— В прямом. Мы больше не увидимся, это наша последняя встреча.

— Но почему? — на лице Саша отобразилось упрямое удивление.

— Не спрашивай, — Кирочка стояла, отвернувшись, и теребила угол скатерти, роза лежала рядом, и её пышная головка — бордовое на белом — издали напоминала кусок сырого мяса, — я всё равно не смогу всё как следует объяснить, просто так нужно, я ведь просила тебя тогда не звонить, но ты позвонил…

По лицу Саша проскользнула тень. Порывистым движением он скомкал в руке прозрачное облачко перчатки.

— Я, кажется, понял, — он разочарованно вздохнул.

Безошибочное чутьё знатока женщин подсказало ему ответ и на этот раз. Она говорит загадками, избегает определённых тем, заметно взволнована — такое поведение характерно для несвободной женщины, поддавшейся искушению — и хочется, и колется… Гневная складочка между тёмными бровями Саша расправилась — когда наступает хоть какая-то определённость, примириться с ситуацией становится значительно легче. — Ты замужем? Помолвлена?