Ольга Белова - 8848

Мужчина дернул ус и начал уже неформальный допрос своей подруги:

— И с этого рейса половину народу сняла?

— Ага, онлайн-гадание… — Женщина поморщилась. — Нет, ну ты не представляешь, насколько примитивные способы приходится применять, довели человека! Налево пойдешь — коня потеряешь… и полсамолета — как корова языком слизала, — покачала головой она.

Мужчина наклонился ближе к столу:

— Их все равно в конце концов переловят и впихнут… ну, не в самолет, так в горящий дом или еще куда… с вероятностью девяносто девять процентов… они просто не успеют… — Мужчине не хотелось говорить неприятные вещи, но Аделаида Ивановна сама напрашивалась.

Женщина задумалась, по лицу ее пробежала тень, она взяла со стола подставку с меню, вдруг взгляд ее за что-то зацепился.

— Говоришь, девяносто девять? — уточнила она.

— Ну да… — кивнул мужчина.

— Это значит, один остается? Работаем до последнего посетителя! — тыкнула она пальцем в нижнюю строчку в меню.

Господин судья прочитал надпись. «Неугомонная!» — подумал он.

Старинные товарищи больше не спорили, они пили за Аделаиду Ивановну, больше не точили лясы о свободной воле и о месте человека в этом мире. Хлебая шампанское, Аделаида Ивановна взахлеб рассказывала о недавно закончившемся 245-м съезде тюльпановодов!

Георгий Алексеевич засунул два пальца за ворот футболки и постарался хоть чуточку облегчить свои страдания — вокруг было жарко, душно, темно, к тому же пыльно, мужчина взял это на заметку — не забыть сказать Татьяне Кузьминичне. Домоправительница досталась Георгию Алексеевичу в наследство, работала она в семействе Черешневых еще в те времена, когда была жива его покойница-мать, Леночки еще и в помине не было, и все в доме было чинно, благородно, порядок царил почти энциклопедический, а если что-то и нарушало стройность гармонии, то тут же невидимой рукой домоправительницы водворялось на место — и снова спокойствие воцарялось невозмутимое.

С появлением Леночки все смешалось в доме Черешневых. Леночка невзлюбила домомучительницу и уже несколько раз успела капнуть Георгию Алексеевичу, что Татьяна Кузьминична мышей не ловит, при этом очень приличные деньги получает. Для большей убедительности девушка добывала доказательства: то, шатаясь на венском стуле, смахивала с богемской сосульки пыль, то, не жалея себя, лезла под кровать и вытаскивала оттуда старый, успевший замохнатиться носок, то, всем своим видом выказывая недовольство, стирала пальчики с Багамских фотографий, семейство которых поселилось на комоде в спальне Черешневых после той самой поездки, в которой Георгий Алексеевич первый раз нежно назвал ее своей черешней, а она его пупочком… В носу что-то засвербело, мужчина только и успел зажать рот. Чих так и не вырвался наружу, но наделал внутри такого шороху, что аж в мозгах застрекотало и на глаз выскочила слеза.

Георгий Алексеевич хоть и отмел от себя мысль о том, что у него и на пыль может быть аллергия, тем не менее на всякий случай стал вспоминать результаты теста. Орехи, рыба, грибки — одним махом попали в нон грата; ему еще повезло: дожил до шестидесяти семи и его ни разу не укусила ни одна полосатая сволочь — на укус пчелы у него, оказывается, тоже была аллергия. В списке была куча всего, чего ему следовало остерегаться, пыль, кажется, отсутствовала. «И все равно, нужно попросить Татьяну Кузьминичну, чтобы она убиралась тщательнее, — подумал мужчина. — Аллергия — штука коварная. Пыль — это же не просто пыль, это же клещи, и ведут они себя так же, как все живое, — где хотят, там и гадят». Георгий Алексеевич вдруг представил себе, как нечаянно наступил на невидимую фукалию и тут же схлопотал астму. «Этого еще не хватало, — спохватился мужчина, — хороший же он будет гусь! Леночка за такое по головке не погладит!»

Простояв, практически не шевелясь, минут пять, мужчина нащупал ступнёй у себя под ногами что-то мягкое и нежное, в кромешной тьме разглядеть, что это, было затруднительно, мужчина предположил, что это плед, подгреб ногой с одной стороны, поскреб с другой и тихонечко опустился в нечаянно свитое гнездо. Стало уютно, удобно, во всех смыслах приятно, тело приняло расслабленное состояние, в таком положении Георгий Алексеевич мог находиться годами, как тибетский йога. Монахи, оказывается, могут сидеть в таких позах бесконечно-продолжительные сроки, самых продвинутых закапывают, потом откапывают, ноги у них сами собой сплетаются, расплетаются, и самочувствие у них при этом прекрасное. Если бы у него еще получилось, как у них, не дышать, обрести их спокойствие, вот была бы штука…

Мужчина закатил глаза к темному потолку, прикинул, сколько вокруг воздуха, от силы кубов восемь, вентиляции никакой, через щели идет кое-какой воздухозабор, но сущая ерунда, с его сердцебиением выдышать этот объём — раз плюнуть, три-четыре часа — и углекислых газ медленно задушит каждого, у кого нет кислородного баллона. Георгий Алексеевич раздраженно подумал о том, до чего он непредусмотрительный: ведь можно же было заранее аккуратненько высверлить дырочки или осторожненько вынести заднюю стенку, ну и что, что предмет XIX века, не задыхаться же теперь, как несчастная моль… И фонарик, как последний болван, оставил в прихожей…

Дверь тихонечко открылась, узкий, как лезвие, пучок света разрезал пополам окружающую Георгия Алексеевича кромешную тьму — в расщелине блымкнул зрачок. Дышать стало вольготнее, зрачок еще раз блымкнул, стайкой разлетелись мушки, Георгий Алексеевич спохватился, очечник лежал на комоде, он о нем совершенно забыл, и сейчас мало того, что все плыло, так забытые очки могли его еще и выдать! Леночка знала, что без них он как без рук, не то что не решится на отдаленное путешествие, но и в уборную не додефилирует. При первой же возможности нужно попытаться тихонечко, как цыпа, выбраться из убежища, добежать до комода, сцапать очечник и опять скрыться в убежище.

Зрачок еще два раза блымкнул, Георгий Алексеевич подумал о том, какой он молодец и даже смельчак, потому что наконец решился расставить все точки над «i»!

В комнате никого не было, мужчина похлопал по карману, хотелось курить, но норок и песцов кругом набралось бы на целую звероферму, подпалить такое хозяйство — все равно что сжечь сразу все мосты: ни одна женщина такого не простит, тем более Леночка. Мужчина беспокойно завошкался, подоткнул под спину что-то мягкое, наверное, упал с вешалки зазевавшийся енот, ноги стали затекать, он пошевелил коленкой, что-то хрястнуло. Тихонечко подтолкнув дверцу, протянул ноги, кровь веселее побежала по жилам, мелкие иголочки впились в худые ляжки и икры, от пущенного кровотока все стало оживать, но Георгий Алексеевич не дал распуститься бутону жизни, подобрал ноги и скрылся в шкафу.