Ольга Белова - 8848

Пока Ляля и Стас не замечали друг друга, Антошка, все еще претерпевая метаморфозы, зрел. Наметанным глазом Стас угадал в Антошке «тот самый случай» и уже точно знал то, о чём только догадывалась Ляля. На лице Антона Сергеевича сменяли друг друга умиление, восторг и в то же время неуверенность, как бы уверен в себе он ни был. Антошка вынашивал предложение…

Пока пухляк пыхтел, робел и мучился, Ляля была само изящество: казалось, даже тело её старалось не делать лишних движений, чтобы не спугнуть милого. Антошка всё тянул, хлопнул для храбрости уже два бокала шампанского, которое вообще никогда не пил, покрылся пунцовыми пятнами. Стас подливал, подносил, время шло, Ляля заметно нервничала, не вытерпела (у кого хочешь нервы сдадут), вскочила, куда-то побежала, разумеется, наткнулась на Стаса и, прежде чем скрыться за дверью, ляпнула что-то обидное, неосторожное, относящееся вовсе не к Стасу и даже не к Антону Сергеевичу, а к ситуации в целом… Лялю, конечно, можно было понять, но что-то клацнуло, Стас стал мрачнее самой черной тучи. Джентльмен, который не позволил себе ни единого намека на то, что они с Лялей знакомы, готовый молчать о том, что Ляля таскалась к ним в «Мармелад», пытаясь подцепить зайку, сдулся — пока Ляля пудрила носик, в груди у Стаса что-то копошилось и назревало.

Антошка в это же самое время собирался с духом.

Стас подошел к столику и, наверно, совершил бы подлость, если бы в этот самый момент Антон Сергеевич не повис у него на рукаве.

— Молодой… человек… — Маленькие глазки толстячка приняли страдальческое выражение, он похлопал себя по карману, вынул красную коробочку и ткнул ею в Стаса.

— Как бы… это… — Антон Сергеевич покосился в том направлении, в котором исчезла Ляля. Вид у него был умоляющий.

Подобная сцена могла бы оставить равнодушной твердолобую тыкву, но не мягкотелого человека. Стас неожиданно размяк. Куда ему только не приходилось запихивать кольца. Проще всего кинуть кольцо в бокал; хорош этот способ еще и тем, что кольцо хорошо видно, соответственно, меньше шансов проглотить и подавиться. Но, с другой стороны, способ этот до того затерли, что он стал вроде как не комильфо. Стас с позволения взял коробочку, со знанием дела открыл. Бриллиант сверкнул! Антон Сергеевич вспыхнул! Брови Стаса встали домиком. Мужчины переглянулись, зародилось что-то вроде мужского товарищества.

— Пять карат, — промокнул лоб салфеткой Антон Сергеевич.

Стас, хватанув ртом воздух, замер.

Польщенный Антон Сергеевич расплылся в улыбке.

— А что если… в шербет? — выдвинул предположение Стас.

— Точно! Точно! — Антон Сергеевич затряс в воздухе ручками. — Она его очень… очень…

Стас взял кольцо, вернул коробочку и летящей походкой удалился в сторону служебного помещения, в котором сновали белые колпаки. Три замороженных шарика, припорошенных кокосовой стружкой, сверху пучок мяты — и блюдо готово! После кухни Стас завернул в раздевалку, быстро оглядевшись по сторонам, раскрыл свой ящичек, вытащил из кармана куртки маленький пузыречек. Содержимое пузырька Стас когда-то опробовал на себе, результатом остался доволен, правда, один выходной был изрядно подпорчен. Тонкий слой пудры украсил шербет. С торжественной улыбкой молодой человек возвратился в зал. Играла мягкая, приглушенная музыка: в вечерние часы «Курятина и Мармелад», промышляющая с двенадцати до шестнадцати часов бизнес-ланчами, напускала на себя романтический флёр. Все вокруг журчало, струилось, мерцало, по столам трепыхались свечки. Ляля уже возвратилась и, затаив дыхание, казалось, обдумывала, кому же она достанется? Стас подкрался, незаметно перемигнулся со счастливчиком.

Креманка оказалась перед Лялиным носом. Антон Сергеевич, увидев мороженое, вспыхнул до кончиков ушей, окончательно влюбив в себя Стаса… и пошел в наступление.

Стас не стал смущать героя, галантно удалился, но, обходя зал, краем глаза все-таки следил за столиком Ляли и Антошки. Ляля набросилась на шербет так, как будто не ела полгода, то, что не удалось запихнуть в рот, сразу было безжалостно разворочено ложечкой, стружка летела во все стороны. Наконец кольцо было найдено. Ляля взвизгнула. Антон Сергеевич поднатужился, побледнел и разродился! Предложение было сделано.

Радостное событие не осталось незамеченным: остальные официанты и старший менеджер, находящийся в зале, оживились. Покачиваясь между двумя крепкими руками, над полом проплыла корзина с сезонными фруктами — подарок заведения. Ляля была в восторге! Конечно, не от персиков и черешни. Еще с полчасика голубки поворковали и стали собираться. Антон Сергеевич рассчитался, еще раз незаметно подмигнул Стасу. Когда парочка удалилась, Стас уже под салфеткой нашел второй дубль солидных чаевых. Антон Сергеевич был и правда душка!

***

На следующее утро Ляля, зеленая и изможденная, лежала на белоснежных подушках. Рядышком на такой же нежной подушке дремал не менее изможденный и тоже не спавший всю ночь счастливый влюбленный. Всю ночь Антон Сергеевич вел себя, как рыцарь: не отходил от Ляли ни на шаг, повсюду ее сопровождал, подносил и уносил тазики, отлучился разве что на минутку в аптеку, чтобы накупить разного рода средств. К утру Лялю, благодаря его стараниям, отпустило. (Да и Стас, кстати, не был гадом, сыпанул порошка немножко, а обидеться может любой мужчина. Некоторым, конечно, его поступок может показаться вопиющим, не берусь спорить, однако хотелось бы сказать, что Стас поступил, несомненно, более гуманно, чем негодяи, плюющие в суп.)

С первыми лучами солнца действие порошка закончилось, Лапка был счастлив, у Ляли разлился на щечках нежный румянец и опять появились ямочки. Антон Сергеевич, человек опытный и умудренный жизнью, конечно же, обо всем догадался — надел тапочки, вышел в подъезд и лично выкинул остатки ненавистной черешни!

Алка прибежала домой взбаламученная, повисла на шее у отца, взвизгнув, подбежала к матери, чмокнула в прокуренные усы деда и, схватив за руку старшую сестру, потащила её в комнату. Пусть остальные не обижаются, но первой обо всем должна узнать Ульяна. Алка с самого детства привыкла посвящать сестру в самое сокровенное, столько всего было вместе пережито, столько подушек насквозь проплакано, чего стоили одни похороны хомяка.

— Уля, ты не поверишь… — Алка стиснула до удушья сестру и засопела ей в ухо, ей до умопомрачения хотелось поделиться всем с Улей, но еще больше хотелось, чтобы Уля догадалась обо всём сама. — Ну! Ну! Ну! — чуть не прикрикнула на сестру она.

Уля дала себя потискать, что поделать, Алка и сдержанность — понятия полярные, совсем другое дело — Уля, к лобызаниям не испытывающая разве что брезгливость. Уля обратилась в слух, похоже, наметился очередной виток стремительно развивающегося романа.