Дмитрий Каполь - Не от мира сего

Забвенье показалось недолгим. Луч солнца, прокравшись через всю комнату, нахально лег на лицо чародея, словно попытался заглянуть в его глаза. Легкий толчок в бок окончательно заставил сознание вынырнуть из глубин забытья. Ахальо с трудом, беспокоясь, как бы не лопнул его череп, приоткрыл глаза и тупо уставился в закопченный потолок.

— Ну Вы и нажрались вчера, уважаемый, — пророкотал голос откуда-то сверху и сбоку.

Чародей нервно дернул головой и, морщась от накрывшей его голову волны боли, посмотрел на источник голоса. Над ним высилась фигура мужчины лет сорока, заросшего рыжей щетиной. Красные сапоги были идеально вычищены, широкие зеленые штаны заправлены в обувь, а широкая коричневая рубашка перепоясана голубым поясом. Он ухмылялся щербатым ртом, но глаза его с беспокойством бегали туда-сюда. Не надо было быть телепатом, чтобы догадаться, что рядом с чародеем стоял владелец трактира.

Сделав усилия, Ахальо приподнялся, опершись на локоть, и только сейчас осознал, что он абсолютно гол.

— Твою же мать к личу, — прохрипел чародей, даже не пытаясь прикрыть срам.

Он перевернулся набок, встал на колени, затем, вцепившись руками в стоящую рядом кровать, с неимоверным трудом поднялся на ноги. Его начало колотить от озноба и, сдернув с кровати покрывало, Ахальо укутался в него. После чего сел и закрыл лицо руками, пытаясь сообразить, что же все-таки произошло. Последним, что осколками плавало в его разбитой памяти, была раздевающаяся девушка.

— Долго еще сидеть будем? — с нарочито заботливым видом спросил трактирщик.

— Ммм? — промычал чародей и ничего не понимающими глазами посмотрел на рыжего. — Вроде же оплачено.

— Оплачено, — согласился трактирщик. — До семи утра. А сейчас уже одиннадцатый час.

И он фальшиво-участливо развел руками.

— Сколько? — переспросил чародей и почувствовал, как холодок паники пробежал по его хребту.

— Далеко за десять, — сухо ответил трактирщик и засунул большие пальцы рук за пояс.

— Твою же мать к личу, — Ахальо взъерошил волосы и красными глазами принялся осматривать комнату. — Твою же мать. Где мои шмотки?

Он вопросительно посмотрел на рыжего, но тот лишь недоуменно развел руками.

— Не имею ни малейшего понятия, — все тем же невыразительным голосом отозвался тот. — Зато уверен в одном — Вам, любезнейший, пора выметаться отсюда.

— Да-да, — рассеянно согласился чародей, оглядываясь в поисках своих вещей.

Он с усилием наклонился и заглянул под кровать, но кроме клубков пыли ничего там не обнаружил. Затем он начал ворошить белье, и те признаки паники, что ознобом гладили его по позвоночнику, понизили окружающую температуру еще градусов на десять. Крупная дрожь начала бить чародея.

— Твою же мать к личу, — его словно заклинило. Он обернулся к трактирщику и с мольбой в голосе спросил: — Уважаемый, Вы не видели моих вещей?

— Не имею привычки копаться в вещах постояльцев, — в его сухом голосе сквозила легкая обида. — Мне дорога моя репутация.

Ахальо еще плотнее закутался в плед и уселся на кровать, подогнув к подбородку колени.

— Ну, — нетерпеливо напомнил о своем присутствии рыжий.

Чародей в исступлении замотал головой. Нет. Это сон. Ему надо проснуться, и все наладится. Не может такого быть. Нет. Не может.

— Где мои вещи, — простонал Ахальо и жалобно заскулил. — Где одежда, где деньги, где, демон меня подери, железная рубашка!

На последней фразе голос чародея сорвался на визг. Трактирщик посмотрел на горе-постояльца, словно сомневаясь в его душевном здоровье. Ахальо же резким движением руки отбросил в сторону плед и как был голый, опустившись на четвереньки, принялся ползать по пыльному полу, пытаясь отыскать свои пропавшие вещи. Он двигал в разные стороны стулья, стол, по нескольку раз заглядывал под кровать, но все было тщетно. С жестом отчаяния он сунул руку в холодную воду и некоторое время шарил в грязной мыльной воде. Ничего не найдя, он сел рядом с лоханью и разрыдался.

Трактирщик подошел к мужчине, крепко схватил его за локоть и мощным рывком поставил на ноги.

— Уважаемый, — бесцветным голосом сказал он. — Раз нечем платить, прошу освободить комнату.

Внезапный прилив ярости обрушился на Ахальо.

— Нет! — закричал он, и капли слюны слетели с его губ. — Нет! Я никуда не пойду! Верните мои вещи! Верните все до последней железки! Верните все!

Он принялся размахивать руками, рискуя ударить трактирщика. Тот оттолкнул от себя буяна, коротко свистнул, и на пороге комнаты появилось два таких же рыжих молодца, судя по внешнему сходству, родственники трактирщика. Вновь прибывшие схватили Ахальо под руки и с силой спустили с лестницы вниз, в полумрак опустевшей залы, где еще вчера теплилась обычная трактирная жизнь.

Больно ударившись при падении, Ахальо, стиснув зубы, вскочил на ноги и, погрозив кулаком в сторону обидчиков, закричал:

— Я это так не оставлю! Я буду жаловаться!

На лестнице показался хозяин заведения. Улыбнувшись своей щербатой улыбкой, он сказал:

— Давай, уважаемый, жалуйся. Можешь дойти до гарнизона и пожаловаться на меня. Я не против.

На миг стушевавшись и посмотрев на свою наготу, чародей стиснул зубы и пробурчал едва слышно:

— Ладно, — и тут же добавил, возвысив голос: — Ну хоть дайте что-нибудь, чтобы прикрыть срам! Видишь же, что меня подчистую обчистили!

Рыжий некоторое время рассматривал Ахальо с нескрываемой брезгливостью, затем медленно кивнул и ответил:

— Хорошо. Обожди минуту. Но чтобы потом духу твоего не было в моем заведении!

Босой и полуголый, спотыкаясь о корни деревьев и камни, понурив голову, Ахальо медленно брел в сторону укрытия, где его должен был дожидаться Егор. Он не замечал ни острых камней, что впивались в его подошвы, ни колючих веток, что цеплялись за лохмотья и оставляли розовые отметины на его коже. В голове пульсировала только одна мысль: «все пропало». Иногда воображение рисовало ему фигурку мальчика, растерзанную дикими зверями, и от этой картины грудь схватывало железным обручем отчаяния.

Издалека он заприметил огромный поросший мхом валун, за которым этой ночью он оставил мальчика, и, невольно ускорив шаг, с трепетом в груди буквально подбежал к нему. Сдерживая дыхание и боясь, что от напряжения сердце разорвется в груди, Ахальо зашел за валун и… никого не нашел. Егора там не было. Только едва примятая трава, слегка мокрая в стороне, и ворох листьев свидетельствовали о том, что мальчик ночевал здесь. Среди листвы что-то белело. Разворошив листья руками, Ахальо достал свой ритуальный нож, и крупная слеза покатилась по его щеке.

— Егор! — тихо крикнул чародей.

Ответа не последовало. Оно крикнул еще раз, а затем все громче и громче принялся звать мальчика. Ответом ему служила гнетущая тишина, в которой даже птицы не смели шуметь.