Вячеслав Корнич - Стёртые краски иллюзий

Андрей вдруг ясно понял, что навязанный людям путь был тупиковым, а информационная ложь всеми возможными способами только покрывала чудовищную несправедливость, укравшую у них законное право — знать правду. Кому-то это явно было выгодно, без сомнения.

«У нас украли правду о самих себе, её просто исказили до неузнаваемости, предложив взамен какую-то „суррогатную похлёбку“… А ведь это самое страшное, что может быть, самое страшное — не знать себя и жить… Как это вообще возможно, как?! Нас кормят всякими бредовыми идеями, „замыливают“ глаза какой-то глупостью, но о главном ведь никто не говорит, ну почти не говорят, правда просто растворяется в этом умственном бедламе, она не видна большинству из нас. Нам постоянно лгут, и мы лжём себе, считая такую жизнь единственно правильной, но жизнь ведь не должна сеять тревогу и боль, она должна радовать и учить этой самой радости. Но мы живём в мире кривды, и она потешается над нами, считая всех нас безмозглым стадом, которым можно и нужно помыкать».

Подобные мысли всё чаще посещали Саранцева, но сейчас он уже знал, что из этого беспросветного тупика есть выход. Своими мыслями Андрей пытался делиться с родными и знакомыми, но в ответ в лучшем случае получал натянутые улыбки либо его собеседники деликатно уклонялись от разговора. Его не понимали, ему не верили даже самые близкие люди. Иногда Саранцев с трудом сдерживался, чтобы не закричать во всю глотку, лишь бы его наконец-то услышали. Его просто «убивала» эта человеческая слепота и глухота! Один раз Андрей не выдержал и после очередной шутки в адрес своего больного воображения в пух и прах рассорился со своими давними знакомыми. С тех пор они перестали общаться. Дольше других Саранцева терпела его жена Наташа, два года она добросовестно пыталась вернуть его в наезженную жизненную колею, однако блаженный муженёк никак не хотел возвращаться. Наконец её терпение лопнуло, и последние слова когда-то любящей женщины прозвучали для Саранцева, как контрольный выстрел в голову:

— Всё, Андрюша, я больше не могу так, я устала от этих твоих бредней, от твоей заумности… я устала… я хочу нормальной человеческой жизни… прости, я ухожу.

Выслушав её сбивчивые слова, Андрей молча кивнул. Ему совершенно не хотелось с ней спорить и тем более искать каких-то оправданий для себя, он не стал умолять её остаться, прекрасно понимая, что возникшую между ними пропасть уже не переступить.

— И это всё, что ты мне хочешь сказать?.. Ну что ты молчишь? — послышались нотки обиды в её голосе.

— А что говорить? Всё правильно… Разбитую чашку можно, конечно, склеить, если есть чем, а у нас уже, похоже, нечем. Спасибо, Наташа, за эти двадцать лет жизни, за сына, за твоё терпение и заботу обо мне, ты была хорошей женой и матерью, мне не в чем тебя упрекнуть. Ты правильно всё решила, живи нормальной человеческой жизнью.

— Разбитая чашка… ммм… какое горькое сравнение. А тебе не жалко этих лет, неужели тебе так легко их выбросить из памяти? Вспомни, Андрюша, ведь мы же любили друг друга… я не понимаю тебя, не понимаю…

— В этом-то всё и дело, любовь без понимания не жизнеспособна, она же, как декоративный цветочек, чуть не так, не по ней и всё — завяла. Ну не может быть по-другому, Наташа, просто не может и всё! К чему, собственно, мы и пришли. Ты не хочешь меня услышать, а я уже не могу жить, как все. Наташа, я не стану прежним, не стану, а ты этого не хочешь понять!

— А если ты ошибаешься, ты уверен, что прав? Ведь такое бывает, Андрей, люди часто обманываются. Да ты просто вбил в голову эту свою избранность и хочешь всех ей заразить! И не смотри на меня так, да это заразно, ты же ломаешь все человеческие устои, все правила! Нигилист ты несчастный!

Саранцев устало усмехнулся:

— Почему нигилист и почему несчастный? И при чём здесь какая-то избранность?

— А я не знаю как тебя больше назвать, разве что — эгоистом!

— Угу, очень обидно… ты ещё скажи, что у меня кризис подросткового возраста. Слышал я всё это уже и не раз. Ты думаешь, я сошёл сума? Пойми, Наташа, я чувствую, что прав, чувствую и всё… И ты не заставишь меня увериться в обратном!

— Ну и живи со своей правдой! — со слезами бросила она.

Она ушла в тот же день, а Андрей остался один со своей правдой. Позже после развода они разменяли трёхкомнатную квартиру, и Саранцев обосновался на двадцати квадратах «однушки». Их сын Кирилл учился в другом городе в университете и, возвращаясь на побывку жил в основном у матери, ему было удобнее в отдельной комнате. Хотя отца он тоже не забывал и по возможности навещал. Развод не повлиял на отношения между ними, отношения оставались вполне нормальными, можно сказать, даже приятельскими. Кирилл был деликатным умным парнем и не осуждал родителей, во всяком случае, вслух. В довесок ко всему Андрей уволился с работы. Такое внезапное решение, естественно, вызвало непонимание у руководства, должность он занимал не последнюю и пользовался заслуженным уважением. Но Саранцев настоял на своём, и после безрезультатных уговоров ему всё же подписали заявление по собственному желанию. В своей прошлой жизни Андрей успел попробовать себя в разных видах деятельности: десять лет в армии, потом уже на гражданке воспитывал детей, занимался юриспруденцией, экономикой, руководил, умудрился даже примерить на себя «пиджак» чиновника. И везде, где бы ни работал Саранцев, у него получалось, ему всё давалось довольно легко благодаря острому уму и какой-то внутренней чуйке, позволявшей угадывать самое важное в любом вопросе. Только вот в последнее время он совершенно не испытывал интереса к работе, трудился скорей по привычке благодаря личной дисциплине и не более того. Андрею даже казалось, что какая-то сила специально подталкивала его к той или иной деятельности в качестве наглядного обзора уже пройденных этапов жизни, чтобы окончательно убедить его в ненужности бессмысленных повторений. Но теперь всё это уже было в прошлом. Нет, Андрей не корил свою судьбу, не жаловался на её капризность, ему не за что было сетовать на своё прошлое, он просто хотел понять — ради чего всё это.

Вынырнув из своих грёз, Саранцев почувствовал ласковое дуновение ветерка уже гнавшего по небесной синеве причудливые фигурки белоснежных облаков.

«Красота-то какая! Её часами можно созерцать и не устанешь… как же удивительна игра природы… Н-да, в жизни меня мало что цепляет по-настоящему, но она не может набить оскомину, это уж точно», — думал в те минуты он.