Джон Краули - Бесконечные Вещи

— Кто?

— Сэм. И что она думает об этом?

Они оба посмотрели на дверь, но Сэм уже исчезла.

— Знаешь, что она выдала, когда я рассказала ей? — спросила Роузи. — Она сказала, что это хорошо, потому что Споффорд будет здесь, когда он ей понадобится. Я спросила, почему она думает, что Споффорд ей понадобится, и она ответила, что однажды он уже вынес ее из «Чащи», в ту ночь, когда там был Бо.

— Да. — Зимняя тьма. Ее забрали у «Пауэрхауса» и принесли туда, где она должна была быть. Неужели все это произошло на самом деле в том последнем месяце, когда он был здесь?

— И она сказала, — добавила Роузи и, казалось, рассмеялась сквозь слезы, — она сказала, что очень рада, потому что он взял меня в последмомент. Так и сказала. В последмомент.

Сэм стояла в своем радужном платье на верхней площадке лестницы, когда Пирс вышел из двери; он помахал ей и постоял, ожидая, что она скажет, но девочка только стояла и улыбалась. И он ушел в день.

Итак, подумал он, и сказал:

— Итак.

Итак, он никогда не сделает то, что поручил ему Фрэнк Уокер Барр, не напишет книгу, в которой соберет вопросы, которые люди задают и на которые история может ответить. В том числе его собственный вопрос: Почему все на свете такое, какое оно есть, а не другое? На что он хотел ответить, показав, что все другое. И потом, в этой лаборатории, на этих страницах собрать свидетельства в пользу своего утверждения, или в этом запечатанном зале суда выиграть дело, несмотря на все аргументы против, настаивать на нем, даже доказывать от противного; строить разбирательство медленно, настолько медленно, чтобы казалось, будто оно строится само собою, собираясь, как штормовые облака или армия, постепенно достигая вывода. Это так . Или: это не так .

Почему он вообразил, что в состоянии это сделать? У него нет мысли, как создать язык, который сможет, словно проволокой, вытащить новую вещь из будущего: или, что то же самое, у него нет языка, способного воплотить мысль. Просто удивительно, как долго он верил в противное, даже не понимая, что делает.

Потому что на самом деле он вовсе не такой умный. Он почти ничего не знает об истории Европы или эллинистической религии, он не читает на современных и древних языках, по-настоящему все понимая, и не мог судить, предполагал ли он то, что произошло, или похожее на то, что произошло, или что-то совершенно другое. Как мог он провести столько времени над настолько незрелой вещью, отсекая ее бесконечно появляющиеся головы до тех пор, пока не обессилел и таким образом ушел ни с чем.

Конечно, можно сказать — по крайней мере, мог сказать Феллоуз Крафт, в шутку или всерьез, — что книга стала невозможной лишь потому, что мир перестал быть другим: возможность изменения утекла в песок или улетела прочь, и его понимание возможности магического возрождения само по себе было знаком того, что оно не продлится долго. Ибо магия — великая магия, создающая мир, — исчезает из мира с такой же скоростью, как растет понимание того, что она здесь: поднимающаяся и опускающаяся линии графика, и там, где они встречаются, мир на мгновение дрожит от неопределенности, а потом продолжает путь без них.

Вот почему Просперо утопил свою книгу и сломал жезл: когда мир ушел, ты должен жить в нем без магии. Или больше не будет, напоследок и в конце концов, мира, в котором ты сможешь жить.

Ты можешь это сказать. Но он не собирался этого говорить. Его губы запечатаны. Он, отныне и навсегда, станет настоящим розенкрейцером и будет держать рот на замке. Silentium post clamores [406] .

Насвистывая — когда он свистел в последний раз? — он вернулся к якобы машине, которую ему подсунули. Усевшись за руль, он какое-то время мысленно подсчитывал свои финансы; потом выехал из Аркадии и поехал к Откосу, а оттуда по шестому шоссе в Каскадию, мимо которой проезжали грузовики и путешественники; он искал место, где можно остановиться и остаться.

Пирс снял комнату в мотеле «Объятия Морфея» — в точности такую, какую он ожидал, — и позвонил автодилеру по телефону, который ему дал Споффорд.

— Корвино, — сказал телефон. Женский голос, один из тех телефонных голосов, которые с самого начала разговора звучат как-то печально и отдаленно, заставляя вас едва ли не бояться продолжения разговора.

— Привет. Можно Барни?

— Нет, его нет.

— А. Хорошо. У меня к нему вопрос.

— Перезвоните позже.

— Мне вроде как трудно звонить, — ответил Пирс. — Я могу оставить сообщение?

— Конечно.

— Как я понимаю, он иногда может купить машины, или машину, ну, по личному заказу, на аукционе...

— Он больше этим не занимается.

— О. — Тупик. — Хорошо.

— Кто вам сказал об этом?

— Брент Споффорд. Вроде бы он друг Барни, а?

Молчание, непроницаемое.

— Нет, — сказала она. — не уверена, что они даже знакомы. — Но что-то в ее тоне изменилось, может быть (подумал Пирс), к лучшему. — Вы знаете Споффорда?

— Много лет.

Опять молчание.

— А что вы ищете?

— Я еще не решил. Что-нибудь поменьше и подешевле.

Насмешливое фырканье.

— Споффорд рассказал вам условия?

— Ну, он сказал...

— Две сотни наличными, никаких чеков. И банковский чек, когда вы будете получать машину.

— Да. Конечно.

— Мы должны выехать рано. Следующий аукцион в субботу, рядом с озером Никель. Вы знаете это место?

— М-м, нет. — Прежде чем она начала рассказывать, куда ехать, он спросил: — И вы не будете спрашивать Барни?

— Что?

— Вы же сказали, что он этим больше не занимается.

— Да, не занимается. Я занимаюсь.

— О.

— Я его дочь. Я работала на него.

— О.

— Что-то не так? У меня есть дилерская лицензия.

— Нет, все так.

Какое-то время она молчала, так долго, что он подумал, будто она могла положить трубку и заняться чем-нибудь другим, более срочным.

— Ладно, — наконец сказала она. — Скажите мне, где вы будете. Я приеду. И мы поедем на вашей машине.

Только впоследствии, глядя назад, можно узнать о том, что ты достиг развилки Y; только тогда становится понятно, что казавшиеся важными перекрестки ими не являются, они были просто продолжением прямого пути, но перекрестки, через которые ты стремительно прошел, даже не заметив (без колебания ответив Да или Нет ), и были теми местами, где ты мог свернуть, но этого не сделал.

— Да, — сказал он. — Хорошо.

— Я Келли, — сказала она. — Келли Корвино.

— Пирс Моффет, — сказал он не слишком уверенным тоном (как всегда казалось его ушам). — Моя, гм, машина не слишком надежна. Паровая пробка.

— Я рискну, — сказала она. — Где мы встретимся?

— Прямо сейчас я в мотеле «Объятия Морфея», по дороге в Каскадию.

— Иисусе, — сказала она.

— Да, — сказал он. — Дом мне тоже нужен.