Анна Алакозова - Исправить все. Мирриэль [СИ]

— Итак, я — избранная, которая слабая и гонимая… — это смешно, меня никто не гонит…

— Тебя никто не признает, многие все еще считают тебя преступницей, помнишь?

— ААа, ты об этом, ну тогда, да. С красным мы вроде уже тоже разобрались, а вот зеленое — это что? Орки??? Других мыслей у меня просто нет. Да уж… никак не могла подумать, что обо мне будет говорить какое-то древнее пророчество… Не хочу больше об этом думать. Надо отдыхать. Завтра нужно добраться до этого… погонщика, и с ним переговорить. Хорошо если удастся его так же просто убедить как мать Жаклин. Доброй ночи, друзья.

Я завернулась в теплую накидку, и закрыла глаза. Но вместо темноты я увидела голубые глаза, и закипающую в них страсть, я почувствовала, как горячие губы нетерпеливо рвутся к моим губам, как сильные руки сжимают меня в объятиях… О, это просто, муки, если бы это было так же просто излечить, как ожоги или ранения… Если бы я могла хотя бы не думать об этом, не вспоминать. Ведь уже прошло столько времени, а меня до сих пор пробивает холодный пот, стоит мне закрыть глаза, я вижу его… Это надо прекратить. Он сделал выбор, я не в праве… Почему так? Почему всегда приходится выбирать? По щеке тихо скатилась одинокая слеза, никто не должен этого знать, это слабость, я не могу себе позволить быть слабой. Все, спать, завтра выдвигаемся.

В лагере.

Медленно тянулись дни. Беспокойные ночи, были еще хуже, чем однообразие дней. Не спасали ни дополнительные дозы обата, ни выпивка, ни веселая болтовня Кары и Энель. Не спасали и физические тренировки, они лишь притупляли острую тоску пронизывающую сердце, выворачивающую на изнанку душу. Стоило опуститься ночи на затихающий лагерь, и Кален готов был выть волком, бежать, не разбирая дороги, но боль преследовала его, от нее нельзя было убежать, она была внутри. Совсем другая боль, не та к которой он уже привык. Такой боли он еще не знал, никогда. Как не знал он и такой страсти. Лишь только он переставал контролировать свои мысли, они уносили его на заснеженную опушку, он снова видел ее бирюзовые глаза, такие яркие, такие зовущие, он чувствовал запах ее волос. И снова, он искал ее губы, нет, не искал, он впивался в них своими губами, он прижимал к себе хрупкое тело, он не мог ее отпустить, но так боялся сжать слишком сильно. Ее холодные губы, нежная шея и тихий стон… Это было хуже ночных кошмаров, он не находил себе места. Он метался по палатке как раненый зверь, и не видел выхода. Он видел только ее…

Вот и сегодня уже сгущались сумерки, скоро опять начнется его мука. Он сидел в таверне, пытаясь погасить огонь, сжигавший его изнутри, большими дозами крепкого эля. Он знал, что это не поможет, только ощущения станут еще ближе к реальности. Он не мог признаться даже себе, что он хотел, чтобы так было. Это было единственное, что ему осталось и ни за что на свете, он бы не согласился потерять воспоминания о лесной поляне и маленькой комнатке в домике целителя. Как обычно незаметно, рядом появилась Энель.

— Кален, да что с тобой в последнее время? На тебя смотреть больно.

Он тряхнул головой, отгоняя видение, и постарался улыбнуться.

— Все в порядке, Стрелочка, просто… дурные мысли

— И я даже знаю о ком эти мысли. Кален, я не обладаю твоим даром Видеть, но то что происходит с тобой… для этого не надо быть Видящим. Я не знаю, что у тебя с ней произошло. Я могу лишь догадываться. И мои догадки очень просты, командор. Ты — влюблен.

— Энель, — Кален возмущенно прервал ее.

— Не спорь со мной, старый друг. Если ты расскажешь, что тебя мучает и почему, быть может, я смогу помочь?

Он невесело хмыкнул.

— Нет, Стрелочка, если у тебя нет средства лишающего человека всех чувств, эмоций и воспоминаний, то ты не сможешь мне ничем помочь. Только если попросить Кару Упокоить меня, как мага, но я не маг, сомневаюсь, что и этот способ сработает.

— Добрый совет, Кален, иногда лучше любых лекарств.

— Стрелочка, что ты можешь об этом знать? Ты же сама никогда и никого не любила? — он внимательно всматривается в ее лицо, но она никак не реагирует на это спорное замечание, видимо, время еще не пришло.

— Кален, я все-таки еще и менестрель. Я знаю о любви много, но ты прав, самой мне не приходилось испытывать подобных терзаний, — она хитро на него посмотрела, пытаясь скрыть нестерпимую боль за легким лукавством, она боялась, что он почувтсвует, увидит, но он не обратил внимания на ее слова и она поспешно сменила тему. — Но ты уже не отрицаешь, что терзает тебя именно это.

— Не отрицаю. С тобой — это не имеет смысла.

— Так что произошло? Она… не приняла твое признание? Отвергла? Или сказала, что любит другого? Хотя чтобы она не сказала — это ложь…

— Нет, Энель, все гораздо хуже. Это я все испортил. Я сделал выбор. Я выбрал — долг. Я сказал, что нам никогда не быть вместе.

— Ты что сделал? — ее глаза округлились, она так надеялась больше никогда не вспоминать, но его слова растревожили старую рану. — Ты любишь женщину, грезишь о ней и в то же время… Ты выбираешь долг??? Ты совсем сошел с ума, старый друг?

— У меня не было другого выбора, Энель. Я не могу причинить ей боль… лучше пускай все закончится вот так… в самом начале… но я буду знать, что она сможет потом меня забыть, она… не будет страдать, когда придет мое время… ты же понимаешь, о чем я говорю…

— Я все знаю, Кален. Но ты… ты просто… болван… Никак от тебя такого не ожидала. Как тебе пришло в голову ставить на чашу весов долг и любовь??? Это же совершенно разные вещи.

— Энель. Если бы я выбрал любовь, я захотел бы продлить свое время, быть с ней дольше, для этого, мне пришлось бы отказаться от обата, потому, что иначе мое время никак не продлить. Ты же знаешь, что случается с Видящими отказывающимися от обата, я стану бесполезен для нашего дела. Да и ей я тоже стану противен. Зачем мне это? Я не хочу видеть в ее глазах сострадание, я хочу запомнить ту страсть, что я увидел однажды. Именно это воспоминание, гложет меня… Ты права, Стрелочка, я отказался как последний глупец, от всего ради того, чтобы получить ничто…

— Да, уж, командор. Твоя жизнь сложна. Я не вижу другого решения этой проблемы. Ты должен отказаться от обата, ты сильный, Кален, ты сможешь.

— Ты переоцениваешь мои возможности, Стрелочка. Я уже попробовал, Вейт порекомендовал мне то же самое, так что ты не первая. Сразу после ее ухода, на следующий день я перестал принимать обат, я выдержал два дня, все… после этого боль стала невыносима, и я сдался. Боль, которую я глушу обатом, нельзя просто перетерпеть. Она невыносима…

— А та боль, которую ты сейчас глушишь элем??? Она слабее???

— Нет, она… другая…

— Кален, ты мой друг. Послушай меня. Сейчас я скажу тебе одну страшную вещь. Возьми деньги и сходи к лучшим девицам, проведи ночь или две, или три с одной, двумя, тремя разными дамами, не важно, сколько их будет, важно чтобы они были лучшими. Если и после этого тебе не станет легче, и ты не сможешь выбросить из головы, единственный поцелуй, то тебе придется отказаться от обата. Иначе эта боль убьет тебя быстрее, чем обат.