Галина Гончарова - Зеркало войны [СИ]

Кабинет вообще подавлял.

Темная мебель, тяжелые шторы, громадный стол.

Малена, в привычном бело-голубом, с наброшенной на плечи кружевной шалью, которую спешно принесла служанка, смотрелась светлым всполохом на темном фоне. Выделялась, приковывала к себе взгляд. Рисойского не было.

Во всяком случае – пока.

Посылать за ним сразу же Матильда не собиралась, ей нужно было хотя бы минут десять. Девушка считала, что этот разговор должна провести она сама. Именно так, как ей нужно. А Рисойский…

Рисойский неглуп.

Именно поэтому с ним и не стоит иметь никакого дела.

Дом – это не поле битвы. Глуп тот, кто играет с подлецом по его правилам, потому что у умного в голове десять дорог, а у подлеца – одиннадцать. Ты не сможешь все предвидеть, не сможешь одолеть, не сможешь переиграть негодяя. Волк хочет есть, а заяц хочет жить. Ты хочешь поиграть, а для негодяя это единственный способ удержаться на плаву. И ты никогда не узнаешь, почему тебя предали, просто очнешься в один прекрасный день с кинжалом в спине.

Дом – это место, в котором не держат предателей. Это место, куда ты приходишь отдохнуть, расслабиться, снять маску… и стоит ли превращать его в поле для соревнования? Стоит ли допускать к себе человека, который видит в тебе лишь ступеньку вверх?

Кто-то скажет – да. Ведь можно использовать и подлеца, а потом его выкинуть.

Матильда считала, что – нет. Это в разведке нет отбросов, а есть кадры. Но даже полковник Николаи, который произнес эту фразу, не тащил работу на дом.

Вот и Матильда не пустит Рисойских в свой дом. Никогда.

Лоран проиграл задолго до начала турнира. Просто потому, что Матильда не собиралась играть с шулером ни в какие игры.

Сейчас она хотела только одного. Стравить между собой своих врагов.

Рисойский ли убьет настоятельницу, наоборот ли – от одного из негодяев она точно избавится.

Матушка Эралин ворвалась волной. Бурной, бушующей, взволнованной.

– Мария-Элена! Дитя мое!

Малена где-то внутри сжалась в комочек. Она помнила, как ломала ее эта женщина, она помнила и ночные бдения, и молитвы, и розги, и моральные издевательства, которые били больнее просоленных прутьев. Она помнила.

Матильда мило улыбнулась.

Над ней никто не издевался. Но за то, что пережила ее сестренка, она эту гадину в рясе в порошок изотрет! В стиральный! И использует по назначению!

– Доброе утро, матушка Эралин. Благословите.

Вставать из-за стола она даже и не подумала. И ручку целовать, и к четкам приникать.

Вот еще не хватало!

Может эта преподобная маман нос вытирала! Или попу чесала. Перебьется.

Рефлексы были вбиты в матушку капитально.

– Мир душе твоей, дочь моя.

– Аэссе, – отозвалась Матильда. – Рада видеть вас, матушка Эралин.

Звучало это весьма издевательски. Но настоятельница даже не сбилась с шага. Вот ведь… слоновья кавалерия!

– Надеюсь, вы простите, что принимаю вас практически одна? Маменька приболела, а мой… – более, чем красноречивая заминка, – гхм! Ее брат рядом с ней.

Заминку матушка Эралин отметила. Но с настроя не сбилась. Ничего, все еще впереди.

– Мария-Элена, я получила твое письмо!

Заявление не требовало ответа, Матильда и не стала отвечать. Вместо этого она посмотрела на Ровену.

– Госпожа Сирт, вы не распорядитесь? Матушка, вам вина?

– Нет, благодарю.

– Матушке Эралин – красного вина. Нам с вами воды. И пусть подадут что-нибудь сладенькое, для матушки. Или может, позавтракаете?

Матушка Эралин сбилась с настроя, хлопнула ресницами.

– Я не голодна. И надеюсь, ты мне все объяснишь?

– Что не так, матушка?

– Это действительно писала ты?

Листок спланировал прямо на стол перед Марией-Эленой. Матильда пробежала глазами по строчкам. Да, это было не послание запорожцев турецкому султану, но написано было доходчиво и четко. Что она и зачитала вслух, к немалому удовольствию графа Ардонского.

Матушка Эралин.

Благодарю за вашу заботу.

Надеюсь, вы помолитесь за меня, моего супруга и моих будущих детей. О большем вас просить я права не имею.

- Да, это мое письмо. С ним что-то не так?

Матушка Эралин замялась. Не орать же во всеуслышание: «Ты не могла такого написать!» Или «Вранье, все вранье!!!».

– Мне показалась незнакомой рука, – вывернулась настоятельница.

– Мне надо написать что-нибудь для сравнения? С удовольствием. Хотите, перепишу для вас пару-тройку стихов? Вы любите Амбросия Истанского? Или подыскать что-то поблагодушнее?

Амбросий вообще-то писал любовную лирику. Эротику в стихах, воспевая белые полушария и алые розы. Но такими мелочами тетку было не пронять.

– Мария-Элена, ты знаешь, что я всегда была твоим искренним другом.

– Что вы, матушка! Я и думать не могла о такой чести! Вы стали для меня больше, чем другом – вы мне мать заменили!

Пафоса в голосе Матильды было столько, что граф Ардонский за ширмой поспешно зажал себе рот. Только бы не рассмеяться. Только бы не рассмеяться!

Настоятельница легко перемахнула через иронию.

– Поэтому ты можешь рассказать мне все.

– Вообще все? – округлила глаза Матильда. – Матушка, я… стесняюсь!

– Дитя мое, от меня ты можешь ничего не скрывать.

– Матушка, вы уверены?

Настоятельница сдвинула брови.

Малены в глубине души затрепетала. Матильда ухмыльнулась.

– Если вы настаиваете, хотя я, право, смущаюсь говорить о таком. Матушка, а почему вы нам никогда не рассказывали, чего мужчины хотят от женщин?

Матушка Эралин форменным образом остолбенела. Даже рот приоткрыла.

- Матильда! – взвилась Мария-Элена.

– А что? Приданого они хотят, приданого, не отвлекай, – отгавкнулась от подруги Матильда и перешла в атаку. Уже вслух.

– Вы же понимаете, что за стенами нашего монастыря большой и взрослый мир. И в нем ходят мужчины, и у всех есть желания, потребности… а вы молчали. Матушка – за что?

За время прочувствованной речи настоятельница опомнилась.

– Ты в чем-то меня обвиняешь, дитя мое?

– Матушка Эралин, какие обвинения могут быть между родственниками? – Матильда мило улыбнулась. – Но если бы вы нас подготовили в монастыре… ну хоть про птичек рассказали, про пчелок, было бы намного легче привыкнуть к семейной жизни.

Настоятельница помотала головой, уже окончательно ничего не понимая.

– При чем тут птички и пчелки?

В Ромее таких выражений не употребляли. Даже и в голову не приходило.

– Теперь уж и неважно, – Матильда зябко куталась в кружево. Заодно и руки закрывала, чтобы не было видно запястий. – Так вы помолитесь за моего мужа и будущих детей?

Настоятельница скрипнула зубами, истолковав намеки в нужном Малене ключе.