Стивен Эриксон - Буря Жнеца. Том 2 [litres]

Осознав, что такое смерть, мы сами себя выбросили из мира.

Осознав красоту, мы стали уродливы.

Мы страдаем не так, как звери, – поскольку, конечно, страдают и они. Мы страдаем, вспоминая о том, что было до страданий, и рана от этого лишь глубже, боль лишь острей. Никакому зверю такая боль недоступна.

Так пойте же, братья! Пойте, сестры! В свете факела, вольно отражающегося от стен нашего сознания – от стен пещеры внутри нас, – узрите все лики печали. Лица всех, кто умер и нас покинул. Пойте свое горе, пока звери не обратятся в бегство.

Онрак Разбитый почувствовал, что по щекам текут слезы, и в сердцах обозвал себя сентиментальным придурком.

Позади него молча стоял Трулл Сэнгар. Конечно же, чтобы поддержать бестолкового имасса, он не проявляет ни малейшего нетерпения. Онрак знал, что он будет просто ждать, сколько потребуется. Пока Онрак не очухается наконец от теней мрачного прошлого, не вернется в настоящее, к дарам, которые оно предлагает. Будет ждать и ждать…

– Тот, кто нарисовал этих зверей, – настоящий мастер.

Имасс, который все еще стоял лицом к каменной стене и спиной к тисте эдуру, понял, что улыбается. То есть даже здесь и сейчас я не могу отказаться от своих дурацких фантазий, столь же лестных, сколь и бессмысленных.

– Да, Трулл Сэнгар. Истинный талант. Такое мастерство передается по наследству, и в каждом поколении имеется шанс, что оно воистину… расцветет. Как вот тут.

– Художник здесь, среди этих кланов? Или все было нарисовано кем-то другим и давным-давно?

– Художника, – сказал Онрак, – зовут Улшун Прал.

– И за такой талант его и сделали вождем?

Нет. Только не это.

– Этот талант, – ответил имасс, – есть его величайшая слабость.

– Он рисует лучше тебя, Онрак?

Имасс наконец обернулся, но улыбка его уже несколько закаменела.

– Я вижу кое-какие недостатки. Признаки нетерпения. Эмоций столь же диких и буйных, что и звери, которых он рисует. И еще, мне кажется, я вижу знаки того таланта, который он утерял и еще не успел восстановить.

– Как же можно утерять подобный талант?

– Умирая – чтобы вернуться.

– Онрак, – в голосе Трулла появилась новая нотка, серьезность, заставившая Онрака забеспокоиться, – я разговаривал со здешними имассами. Многими, включая самого Улшуна. Я не думаю, что они когда-либо умирали. Не думаю, что они тоже когда-то были т’лан, но это забылось в череде бесчисленных поколений.

– Да, они говорят, что были среди тех, кто не присоединился к Ритуалу. Только это, Трулл Сэнгар, невозможно. Они могут быть лишь призраками, воплощенными чьей-то волей, и удерживает их лишь безвременье Врат в глубине этой пещеры. Друг мой, они ничего о себе не знают. – Тут он запнулся. Да так ли это?

– Улшун Прал говорит, что помнит собственную мать. И что она до сих пор жива. Хотя сейчас и не с ними.

– Улшуну Пралу сто тысяч лет, Трулл Сэнгар. Если не больше. То, что он якобы помнит, – заблуждение, ложь.

– Я в это больше не верю. Думаю, тайна глубже, чем может показаться любому из нас.

– Пойдем дальше, – сказал Онрак. – Я все-таки хотел бы взглянуть на Врата.

И они покинули грот со зверями на стене.

Трулла переполняло беспокойство. В душе его друга что-то пробудилось – от рисунков на стене, – и вкус у пробудившегося оказался горьким. Он видел это в очертаниях спины Онрака, в его плечах – они словно начали проседать. Под тяжестью какой-то древней ноши. И Трулл, увидев это, заставил себя заговорить, прервать молчание, прежде чем Онрак сам себя раздавит.

Да. Рисунки. Его преступление. Будешь ли ты снова улыбаться, Онрак? Не той улыбкой, которой ты одарил меня только что, обернувшись – кривой, полной печали, – но той, которую я так полюбил с тех пор, как мы пришли в этот край.

– Онрак.

– Да?

– Понимаем ли мы, чего именно ждем? Пусть даже угрозы приближаются. Но откуда – из этих Врат? Или со стороны холмов за пределами лагеря? И уверены ли мы, что этим имассам действительно что-то угрожает?

– Готовься, Трулл Сэнгар. Угрозы приближаются… отовсюду.

– Тогда, быть может, нам следует вернуться к Улшуну Пралу?

– С ним Руд Элаль. У нас еще есть время… взглянуть на Врата.

Почти сразу же они оказались перед огромным, казалось, что до бесконечности, залом пещеры и застыли у самого входа.

Не одни Врата. Много.

И все беззвучно пылают яростным огнем.

– Онрак, – сказал Трулл, снимая с плеча копье, – тебе нужно вернуться к Руду Элалю и рассказать, что мы увидели, – он описывал нам совсем другое.

Онрак указал на кучу камней в середине зала:

– Она не смогла. Этот край умирает, Трулл Сэнгар. А когда он умрет…

Оба замолчали. Потом Онрак добавил:

– Я сразу же вернусь, друг мой, – лучше, если против того, что может явиться, ты будешь не в одиночестве.

– Я буду тебя ждать, – ответил Трулл Сэнгар. – Поэтому… поторопись.

В сорока с чем-то шагах от лагеря поднимался небольшой холмик, своей изогнутой формой напоминавший атолл, особенно если исходить из того, что равнина была некогда морским дном, – а это, заметил про себя Вал, шагая по песку, из которого тут и там торчали осколки раковин, предположение вполне разумное. Достигнув вытянутого гребня, он положил свой огромный арбалет рядом с глыбой выбеленного солнцем известняка, потом подошел ближе к тому месту, где, скрестив ноги, сидел Быстрый Бен и глядел на холмы в двух тысячах шагов к югу.

– Ты тут медитируешь или что?

– Если я медитирую, – огрызнулся чародей, – считай, что ты только что все испортил и, быть может, обрек нас на смерть.

– Хватит уже выделываться, Бен, – сказал Вал, плюхаясь на мелкие камушки рядом с ним. – Ты даже ковыряние в собственном носу превращаешь в какой-то, Худ его, ритуал, скоро я уже вообще знать не буду, можно с тобой разговаривать или нельзя.

– Раз такое дело, просто не разговаривай со мной, и все, обоим лучше будет.

– Змей позорный.

– Сам ты лысый урод.

Некоторое время они посидели, дружелюбно помалкивая, потом Вал протянул руку и поднял осколок темно-бурого кремня. Стал всматриваться в зазубренный край.

– И чем это ты сейчас занят? – поинтересовался Быстрый Бен.

– Размышляю.

– Раз-мыш-ля-ю, – передразнил его Быстрый Бен, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону на каждом слоге.

– Я тебе могу этой штукой глотку перерезать. Одним движением.

– Никогда-то мы один другого на дух не переносили, так ведь? Боги, поверить ведь невозможно, что мы обнимались да еще друг дружку по спинам хлопали – совсем недавно, помню еще, рядом та речушка…

– Ручеек.

– Источник.

– Родник.

– Да ладно, Вал, давай уже, режь мне глотку.

Сапер отбросил кусок кремня и быстрыми движениями отряхнул руки.