Стивен Эриксон - Буря Жнеца. Том 2 [litres]

В этом районе было больше людей – день разгорался, отдаленный рев боя на западе был тут еле слышен, – но и здесь они выглядели ошеломленными. Ни обычных разговоров, ни торговцев, выкрикивающих свой товар, ни животных, тянущих груженые повозки. Повсюду, словно дурные предзнаменования, плавали струи дыма, горожане потерянно двигались среди них.

Он приближался к двери. Разумеется, в действительности это была никакая не дверь. Скорее рана или брешь. Он ощущал, как пробуждается ее сила, поскольку не только он чувствовал машину, но и машина его чувствовала.

Икарий замедлил шаг. Да, именно рана. Его машина ранена. Ее детали искривились, сдвинулись с места. С тех пор как он ее построил, минули целые эпохи, так что удивляться не приходилось. Она все еще работает? Он уже не был уверен.

Но она моя. Все должно получиться, чего бы это ни стоило.

Я приму этот дар. Я приму его.

Он снова зашагал вперед.

Здание, некогда скрывавшее сердце машины, рухнуло, и никто даже не попытался расчистить обломки. Рядом с ними стоял человек.

После долгой паузы Икарий понял, что узнает его. Этот человек плыл с ними, и называли его таксилийцем.

Когда Икарий приблизился, таксилиец, глаза которого сияли странным огнем, поклонился и отступил.

– Икарий, – сказал он, – сегодня твой день.

Мой день? Да, мой первый день.

Похититель Жизни стоял перед руинами.

Где-то внутри них сейчас разгоралось сияние, косые лучи света били меж ломаных досок и стропил, копьями устремлялись ввысь от камней и кирпича. Сияние нарастало, казалось, что мир вокруг начинает дрожать. Но нет, это была не иллюзия – дома вокруг стонали, содрогались. Раздавался треск, ставни дребезжали, словно от порывов ветра.

Икарий шагнул вперед, вынул кинжал.

Под ногами у него загрохотало, камни брусчатки запрыгали, поднялась пыль. Где-то в городе по зданиям сейчас пошли трещины – части их конструкций оживали, приходили в неостановимое движение. Стремясь встать именно так, как и было в древности.

Снова грохот – здания начали рушиться.

В небо взметнулись спиральные столбы пыли.

Белое сияние все нарастало, распространялось, словно нечто среднее между жидкостью и пламенем, лилось, перекидывалось, косые и прямые столбы света плясали в воздухе. Оно окутало руины, выплеснулось на улицу, охватило Икария, который провел остро отточенным лезвием по диагонали через предплечье, а потом, сжимая оружие в окровавленной руке, – через другое.

И воздел обе руки.

Чтобы отмерять время, ему нужно положить начало. Чтобы расти в будущее, нужно укорениться. Глубоко в земле, через кровь.

Я построил эту машину. То место, где я начнусь. Уже не вне мира. Уже не вне времени. Раненая ты или нет, дай мне это. Если смог К’рул, неужели я не смогу?

То, что текло у него с запястий, ослепительно вспыхнуло. Икарий шагнул в белое сияние.

Когда жидкое пламя вырвалось наружу, таксилийца отбросило в сторону. Мгновенное изумление – и он был испепелен. Огонь ударил в соседние дома и уничтожил их. Улица, где раньше стоял Крысий дом, превратилась в водоворот ломаной брусчатки, острые осколки разлетались во все стороны, покрывая стены выбоинами, пробивая ставни. Здание напротив отклонилось назад, все его сочленения полопались, и оно обрушилось внутрь себя.

Таралак Вид и Старший Оценщик попытались убежать от внезапно разразившейся бури, но через полдюжины шагов обоих сбило с ног.

Лежа на спине, кабалийский монах на мгновение увидел, как сверху падает огромная куча кирпича, и расхохотался – но звук этот оборвался, когда обломки раздавили его.

Таралак Вид в падении перекатился и в последний момент успел выскользнуть из-под рухнувшей стены. Оглушенный, полуослепший, он пополз вперед, ломая ногти, изрезав ладони о битую брусчатку.

И прямо здесь, сквозь пыль, сквозь клубы белого пламени увидел свою деревню, хижину, лошадей в огороженном веревками загоне, а еще дальше, на холме – коз, сгрудившихся под деревом, чтобы укрыться от палящего солнца. Собак, лежащих в тени, детишек, играющих на коленях с глиняными фигурками. Проезжий малазанский ученый уверял, что фигурки эти имеют очень важное, сакральное значение, хотя на деле это были просто игрушки – все дети любят игрушки.

Да что там, у него тоже была собственная коллекция фигурок, задолго до того дня, когда он убил свою женщину и ее любовника, а потом убил его брата – тот провозгласил, что будет мстить, и первым обнажил нож.

Но козы вдруг заблеяли, закричали от боли и страха – они умирали! Огромное дерево пылало, сучья рушились вниз.

Хижины горели, в пыли валялись тела с окровавленными лицами. Значит, это была смерть, разрушение всего того, что существовало всегда, прочное, предсказуемое, чистое, надежное. Разрушение и опустошение, не оставляющее ничего.

Таралак Вид закричал, протянул окровавленные руки к игрушкам – прекрасным, священным игрушкам…

Прилетевший сверху огромный камень ударил Таралака Вида в голову под углом, раздавил череп и мозг и, отскочив прочь, оставил лишь прядь жирных волос, вымазанных красным и серым.

По всему городу здания внезапно обращались в клубы пыли. Наружу летели камни, плитка, кирпичи, доски, а следом лилось белое пламя, лучи яростного света били прямо сквозь стены, словно ничего в этом мире не было способно им противостоять. Сверкающая паутина из световых штрихов, связывающая между собой части машины. Сила текла по ней, неслась ослепительными импульсами, и все они стремились в одно место, к единому сердцу.

К Икарию.

На севере и на западе городские стены словно взорвались – участки их фундамента начали двигаться, на четыре шага, на пять, поворачиваясь, словно части огромной головоломки стремились встать на свое место. Отдельные отрезки треснувших, полопавшихся стен рухнули, и звук удара отдался грохотом в каждой улице.

Во дворе харчевни, ставшей благодаря сомнительным манипуляциям собственностью Раутоса Хиванара, огромный кусок металла с прямоугольными изгибами взмыл вверх – вдвое выше роста стоящего перед ним человека, обнаружив у себя в основании опору из белого пламени.

Затем структура наклонилась и рухнула вперед, словно молот кузнеца.

Раутос Хиванар метнулся в сторону, но недостаточно быстро, и тяжелый объект ударил его сзади по ногам.

Прижатый к земле, видя, как к нему ползет белый огонь, Раутос чувствовал, как из раздавленных ног струится кровь, превращая пыль двора в липкую грязь.

Что ж , подумал он, все мы вышли из грязи, в нее и превратимся …

Его окутало белое пламя.

И высосало у него из головы все воспоминания до единого.

То, что вскоре умерло там, во дворе, Раутосом Хиванаром уже не было.