Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть четвертая [litres]

– Я хочу вымыть волосы, – без предисловий объявила вдова. – Летом я мою голову два раза в месяц, и этого хватает. От слишком частого мытья можно облысеть, даже если заваривать крапиву. Здесь крапиву не сушат, обходятся морисским мылом, сперва оно показалось мне сносным, но после него волосы ужасно салятся.

– Салиться может и от шапок, – предположила госпожа Арамона, которую морисское снадобье очаровало с первой головомойки. – Шерсть и мех заставляют потеть.

– Только если кутаться больше, чем нужно. Конечно, бегать зимой с непокрытой головой тоже глупо, можно простудить мозги. У Курта был адъютант, он подхватил мозговую горячку…

Разговор об адъютантах капитаншу не занимал, и она просто предложила свою помощь, заодно рассказав, как моют голову при дворе. Вдова в целом не одобрила, но, учитывая свое положение, согласилась сесть и откинуть голову назад. Волосы у баронессы были очень неплохи, хоть и похуже, чем у самой Луизы, чему та втихаря порадовалась. Ворочать в тазу тяжелую мокрую гриву, не путая ее, было непросто, но капитанша управилась.

– Теперь нужно обернуть голову, – напомнила намолчавшаяся во время процедуры баронесса. – Торопливые дурочки сушатся у огня, хотя это портит волосы, они должны сохнуть сперва в старом полотне, а потом в теплой комнате без сквозняков, но только не возле печи! Я займусь разбором вещей, все равно это нужно сделать, а после лягу. На улице холодно?

– Для меня да, – слегка приврала Луиза, – но я не северянка.

– Во всем нужно знать меру. Конечно, в случае необходимости я бы вышла, но без прогулки можно обойтись. Мне нужно выпить мяты…

– Я спущусь на кухню, – быстро сказала Луиза, и в самом деле спустилась. Отвар баронессе подавала уже служанка, а госпожа Арамона в подбитом седой лисой плаще отправилась к озеру. Она не спешила, зачем? Ирэна последние дни сидела в библиотеке, Юлиана пила свою мяту, а в парке искрился снег и тянули к высокому, неимоверно синему небу свои черные ветви непонятно как прижившиеся в Марагоне буки. На одном из них устроилась рыжая, вопреки зиме, белка. Она хотела орехов, но Луиза слишком торопилась и не захватила подарков ни парковым попрошайкам, ни озеру. Конечно, можно было расстаться с вдовьим браслетом, госпожа Арамона и рассталась бы, будь тот хоть сколько-нибудь ценен или дорог именно ей. Луиза любила кольцо, которым пожертвовала перед первыми родами, а браслет был всего лишь дутым золотым обручем с именем почившего супруга.

Отправляясь во дворец, новоявленная придворная дама менять его не стала из непонятного ей самой упрямства и злости сразу на мать и на Арнольда, сейчас злость поутихла, вернее, уступила место какому-то странному чувству. Капитанша все меньше вспоминала мужнины свинства и при этом желала счастья Зое. Для счастья требовался Арнольд, ну и ладно, пусть себе живет, или что там у остывших?.. Пока еще вдова отогнула перчатку и поднесла к глазам руку с браслетом. Весной о замужестве придется думать всерьез, не подаваться же в выходцы, да и Зое будет поспокойней, а то бедняга, даром что капитан, вся извелась.

Выйти замуж проще всего было в Найтоне, и Луиза бы туда уехала, если б не дети, которым брак матери с мещанином подрежет крылья, да и сам господин Гутенброд… Добрые люди, а пивовар был именно таким, не берут, а дают. Одно дело бескорыстно предложить руку и сердце небогатой честной вдове, и совсем другое – узнать, что невеста насквозь изовралась и водит дружбу с графами и герцогами. Так что не будет у вдовы Арамона домика с комнатными розами, и покоя не будет. Придется жить во дворцах и ловить барона или, того лучше, рэя…

«Дора Луиса» фыркнула, расправила крагу перчатки и зашагала по расчищенной – похоже, Ирэна наведывалась в лабиринт – дорожке. Бледно-золотистая стена была почти рядом, капитанша оглянулась на залитые солнцем снежные поляны и шмыгнула в шепчущую синеватую щель.

Георгия воссоединилась с супругом накануне вечером, а около полудня за графиней Савиньяк зашел Хьюго. Отношения с хромым капитаном у Арлетты сложились почти приятельские, и по дороге к Рудольфу адъютант выложил, что герцогиню не ждали, но приехала она надолго, в связи с чем все имеющиеся у коменданта силы будут брошены на обживание парадной части дворца. Арлетта весело пожелала истопникам и полотерам удачи и спросила про Эрвина. Оказалось, Литенкетте отправился в Торку – надо думать, объясняться с маркграфом. Младших детей герцогиня оставила в Ноймаре, там же обреталась и Урфрида, однако графиня Савиньяк поставила бы экстерриора против таракана, что дочь явится вслед за матерью.

– Сударыня, – Хьюго слегка замедлил шаг. – Могу я обратиться к вам с просьбой?

– Разумеется.

– Мне бы… Я – кавалерист и хочу вернуться в строй. Нога мне не помеха. Если вас не затруднит, вы бы не могли…

– Меня не затруднит, и я бы могла, но почему именно сегодня?

– Я давно хотел вас просить…

– Допустим, и все же, что вас подтолкнуло?

– Я человек не светский, а здесь будет… будут…

– Двор, – подсказала графиня. – Хорошо, в смысле – я вас понимаю. Кто из моих сыновей вам симпатичней?

– Если вас не затруднит…

– Не затруднит. Лионель или Эмиль?

– С вашего разрешения, маршал Лионель. Понимаете…

– Понимаю и, более того, сегодня же ему напишу.

От излияний благодарности графиню избавила дверь, за которой ждали воспоминания и намеки. Арлетта сбросила подбитый черными лисами плащ на руки адъютанта и вошла. Рудольф смотрел в окно, Георгия сидела за отдельно стоящим круглым столиком, прежде его не было.

– Арлина, – герцогиня протянула обе руки, она явно не помнила обид, – как же я рада! Садись же!

– Доброе утро, – герцог уже шел навстречу. – Я как раз…

– …выражал тебе благодарность за твою помощь на этом ужасном приеме, – подсказала супруга. – Увы, ты страдала по моей нерадивости, но больше такого не повторится. Поверь, мне очень стыдно, к тому же нам нельзя прятаться в тени, как бы приятно это ни было.

– Пожалуй, – Арлетта с наимилейшей улыбкой уселась в вишневое кресло, прежде оно стояло в приемной. – Итак, у нас начинается веселая жизнь?

– У нас с Рудольфом – увы, наоборот. – Георгия взялась за сосуд для шадди. – Что для гостей веселье, для хозяев – труд, причем тяжкий. Я помню, как уставала мама, а ее праздники со стороны казались такими легкими и непринужденными… Шадди, на мой взгляд, излишне крепкий, но ты ведь любишь именно такой?

– В зависимости от сорта, – графиня поднесла к губам наполненную герцогиней чашечку. – В здешнем шадди есть особая прелесть, ведь он пока еще безопасен.

– Пока? – переспросил бредущий к печи Рудольф. – Я к вашим намекам так и не привык.