Абрахам Меррит - Корабль Иштар (сборник)

Медленно, очень медленно двигался корабль. Он вошел в небольшую протоку, ведущую к центру острова. Берега были покрыты яркими разноцветными пятнами, и Кентон увидел, что это цветочные поля, поднимавшиеся друг за другом в виде огромного амфитеатра. Разноцветными вспышками оказались всевозможные птицы размером от крошечных стрекоз до огромных грифов, таких, что живут высоко в Андах. Их сверкающие крылья, казалось, были покрыты ярким лаком.

От острова исходил тонкий аромат. В ярком многообразии цветов изумрудом вспыхивало оперение птиц.

Долина кончилась, и листва деревьев вновь медленно шелестела по палубе. Корабль вошел в устье протоки, вдали показался водопад, как будто жемчужный дождь падал в заросшее папоротником золотистое озеро. Раздался лязг цепи, всплеск упавшего якоря. Нос корабля повернулся, врезался в листву и коснулся берега.

Держа на головах огромные корзины, женщины Шаран перелезали через борта. Шаран смотрела на них со своей галереи, ее взгляд стал еще более задумчив. Женщины исчезли в усыпанной цветами чаще, все слабее и слабее доносились их голоса, и наконец их уже совсем не стало слышно. Подперев ладонями голову, Шаран жадными, широко раскрытыми глазами смотрела вокруг. Над ее золотистыми волосами, струящимися по обе стороны серебряного полумесяца, кружила птица, перья которой переливались изумрудным и голубым цветом, а голос звучал, как звон волшебных колокольчиков. В глазах Шаран Кентон увидел слезы. Поймав его взгляд, Шаран смахнула их, рассердилась. Повернувшись, она собралась уходить, но потом медленно опустилась и села под деревом, так что он не мог ее видеть

Девушки возвращались, неся корзины, наполненные фруктами, пурпурными и белыми плодами и пучками тех палочек, которые Кентон уже пробовал. Одна за другой они входили в каюту и возвращались с пустыми корзинами. Так повторялось несколько раз. Потом в руках у них вместо плетеных корзин появились меха и бурдюки, в которые они набирали воду из озера. И опять они приходили и уходили, неся вздувшиеся бурдюки на плечах.

Наконец девушки вышли с пустыми руками, скинули те немногие одежды, что были на них, и с веселыми криками бросились в озеро. Они плескались и плавали, напоминая речных нимф, и переливающийся жемчугом поток ласкал нежные изгибы их тел - цвета слоновой кости, нежно-розовых, светло-оливковых. Выйдя из воды, они стали плести венки и, бережно сжимая в руках благоухающие лилии, нехотя возвращались на корабль, укрываясь в розовой каюте.

Теперь через борта медленно перебирались люди Кланета. Они также приходили и уходили, принося с собой добычу и переливая воду в бочки.

Корабль вновь пришел в движение. Зазвенела цепь, подняли якорь, взлетели вверх весла, и судно отошло от берега. Взвился разноцветный парус. Корабль повернулся, встал по ветру и медленно поплыл, разрезая аметистовую гладь воды. Все чаще взлетали весла. Золотистый остров уменьшился, стал таять в дымке и наконец исчез из глаз.

Корабль шел вперед.

Вперед и вперед - каким курсом и в какой порт, Кентон не знал. День за днем шел корабль. Огромная чаша с серебристым туманом, краем которой был горизонт, сжималась или становилась шире по мере того, как сгущался или редел туман. Поднимались и стихали бури. В их завывании серебро тумана превращалось в огненную медь, в черный, темнее ночи, янтарь. Нередко пелену бурь пронизывали молнии, фантастические и прекрасные. Когда они вспыхивали, казалось, что распадаются на части какие-то гигантские призмы или разбиваются вдребезги радуги из драгоценных камней. Удары грома сопровождали эти бури. Звон колокольчиков, удары цимбал сменялись россыпью огненных самоцветов.

Постепенно, как и предсказывал Сигурд, сила моря вливалась в Кентона, закаляя его, превращая все его тело в совершенный инструмент, прочный и гибкий, как шпага.

Сигурд рассказывал ему предания викингов, неспетые саги, навсегда утраченные сказания Севера.

Дважды за Кентоном присылал черный жрец; расспрашивал его, угрожал, уговаривал - все тщетно. И каждый раз, почернев еще больше, жрец отсылал Кентона обратно к его цепям.

Столкновения богов больше не случалось. Как и Шаран во время сна рабов не выходила из каюты.

Когда все бодрствовали, Кентон не мог даже повернуть головы, чтобы не навлечь на себя удар кнута. Поэтому он часто позволял звукам рожка усыплять себя - зачем бодрствовать, если Шаран прячется?

Однажды, лежа без сна, Кентон услышал, как кто-то спускается по ступенькам. Он незаметно повернулся, так что лицо его было скрыто спинкой скамьи. Шаги затихли рядом.

- Зубран, - это был голос Гиги, - этот человек стал похож на молодого льва.

- Довольно сильный, - отозвался перс, - жаль, что силы его расходуются здесь, на то, чтобы вести этот корабль из одного тоскливого места в другое.

- Я согласен с тобой, - сказал Гиги. - Сейчас у него есть сила. И есть мужество. Вспомни, как он убил жрецов.

Вспомни! - В голосе Зубрана больше не было скуки. - Разве можно это забыть! Клянусь сердцем Рустама - как мог я забыть это? Кажется, впервые за сотни лет я увидел что-то похожее на настоящую жизнь. И этим я обязан ему.

- К тому же, - продолжал Гиги, - он предан тем, кого любит. Я рассказывал тебе, как он подставил свою спину, закрывая раба, что спит сейчас с ним рядом. Мне это очень понравилось, Зубран.

- Это великодушный поступок, - сказал перс. - Для совершенного вкуса, пожалуй, чуточку слишком красивый, но все же великолепный.

- Мужество, верность, сила, - вслух размышлял барабанщик, - и хитрость, - добавил он с веселой усмешкой. - Необычайная хитрость, Зубран, потому что он нашел способ оградить себя от звуков усыпляющего рога, и сейчас он только притворяется спящим.

Сердце у Кентона на мгновение замерло и сразу же бешено забилось. Откуда он узнал? И знал ли он наверняка? Или это только догадка? В отчаянии Кентон старался унять нервную дрожь, заставить тело расслабиться.

- Как! - воскликнул перс с недоверием. - Только притворяется? Гиги, ты бредишь!

- Нет, - тихо ответил Гиги. - Я наблюдал за ним, когда он не видел. Он не спит, Зубран.

Кентон вдруг почувствовал у себя на груди, прямо у бьющегося сердца, его лапу. Усмехнувшись, барабанщик убрал руку.

- К тому же, - сказал он с одобрением, - этот тип осторожен. Он немного доверяет мне, но не слишком. А тебя он совсем не знает и поэтому не доверяет тебе. Он лежит тихо и говорит себе: «Гиги не знает точно. Он не может быть полностью уверен до тех пор, пока я не открою глаза». Да, он осторожен. Но смотри, Зубран, он не сумел удержать кровь, и краска проступила у него на лице, и он не в силах замедлить удары сердца, чтобы оно билось спокойно, как у спящего.

Гиги опять усмехнулся, на этот раз с раздражением.