Анна Шилкова - Нарисованная красота (СИ)

О том, где я, почему тело другое, почему меня назвали «Литточкой» и почему так люто воняет немытым телом, в частности, от меня, я старалась не думать. Пока была задача выяснить чуть более насущные вещи.

Внешность, отраженная в пластине, принадлежала мне в шестнадцать. Честное слово, лицо один в один, прыщей только больше (кто б сомневался, если мыться раз в столетие). От вида прыщавой физиомордии меня передернуло. А вот тело — пухлое, стремящееся к ожирению, лелеянное и не знавшее физической нагрузки сильнее, чем вилку ко рту нести, меня расстроило.

Я натянула на себя обратно грязную тряпку, которой надлежало прикрывать наготу, и проследовала к лавке у стола. Вопрос что происходит перешел в разряд насущных.

На столе, в пыли и заброшенности, нашлась бумажка. Больше привычного А4, грубая, рыхлая и желтая, на которой была картинка. Двое — мужчина и женщина, а между ними я нынешняя. Прочесть размашистый неравномерный почерк не получилось — буквы оказались не знакомыми. На фотографии, видимо, была я и мои родители.

Тема местонахождения интересовала теперь больше всего, но я почувствовала сильную головную боль и осторожно опустилась на лавку спиной и тут же провалилась в беспамятство.

Мне мерещились картинки чужой жизни, много разной информации и когда я пришла в себя, я попыталась рывком сесть, но ударилась о стол и шумно ссыпалась на пыльный пол.

По всей видимости, предыдущая хозяйка тела решила поделиться со мной информацией. Все-таки я нет-нет, да почитывала дома вариации фантазий разных авторов на тему других миров и попаданцев в них. Такой сценарий, конечно, был популярным.

Вскочив с пола, я схватила бумажку и, пусть не сразу, сумела прочесть текст под фото. «Купец Надср найден мертвым в канаве, в трех кварталах от него найдена половина его жены», — гласила первая строчка под фото, — «их дочь, Литта, считается пропавшей без вести», продолжать читать не стала. Я впечетлилась формулировкой «половина его жены», но решила не придираться.

Вот оно что. Я нынче Литточка-сирота, которая осталась бесприданницей.

Живот заурчал, прерывая мои мысли. Я потянулась было попить воды, как всегда до приема пищи, но увидела утопшего в ведре с ней паука, и решила не рисковать. Воду можно использовать для приведения в порядок дома. На вопрос о воде мозг выдал однозначное: «Колодец!».

Я высунула нос в ближайшую дверь и обнаружила там только поле с начинающимся на том его конце лесом. Не очень густым на вид и не особо древним, но зеленым и звенящим от птичьего щебета.

Значит нужная дверь с другой стороны дома, куда я и направилась, прихватив еще какое-то ведро, нашедшееся по дороге.

Во дворе, в пяти метрах от дома, упираясь в забор, действительно стоял старенький такой колодец. С цепью, воротом и крышкой сверху, как положено. Я такие только в музее видела, нам даже давали ворот покрутить — школярам.

С энтузиазмом я взялась за дело, но быстро сообразила, что ворот в музее был пустым — без цепи, ведра и воды, а вот сейчас мне надо набрать и поднять наверх нормальный такой вес. Пока я кряхтела за своим нелегким занятием, у забора, мне по пояс высотой, столпились люди. Они перешептывались и гомонили. Я разобрала только «Ишь, бесстыдница, в одной ночной рубахе выперлась!». Успела даже расстроиться, но потом сообразила, что я потерявшая голову от горя сирота.

— Вот, сироту каждый осудить может! — Набрав воздуха в грудь, трагически изрекла я, и картинно всхлипнула. Толпа опешила. — Нет бы помогли, одна ж я осталась теперь… — И с особо страдальческим видом налегла на ворот.

Толпа снова загомонила, но теперь уже на нерадивых мужиков, коих тут толпилось порядочно. Пробивая себе дорогу плечами к забору вывалился, возможно, единственный, кому такая высота реально была преградой. Мужичок ростом метр с кепкой, с огромной самому до бедер бородищей, туго заплетенной в косы. «Гном!» — восхитилась я мысленно, продолжая вслух страдать.

Мужчина обошел забор и тронул калитку, чтобы внутрь попасть, но створка обвалилась, виновато скрипнув напоследок. Он растерянно посмотрел на дело пальца своего и, аккуратно переступив калитку, решительно направился ко мне.

Мне ворот доставал до талии, ему до носа, и я сомневалась в успехе предприятия. Но дяденька лихо прыгнул, направляя ворот, потом еще пару раз, и вот на свет показалось ведерко с водой. Я горестно вздохнула — первое ведро я хотела использовать на ополаскивание большого ведра. Гном вздох оценил правильно, и сам выплеснул ведерко в мою тару, принялся опускать сосуд в колодец. Я ополоснула ведро и вылила его целиком на свои грязные ноги. Чище они не стали, но мне стало как-то легче осознавать себя.

Гном меж тем уже набрал новое ведро и ждал, пока я верну на место тару, что я и поспешила сделать. Буквально за десять минут ведро наполнилось, а толпа рассосалась.

Я пыталась понять, будет ли уместно пригласить гнома внутрь, особенно с учетом состояния жилища.

— Тебе может еще помощь нужна, сиротинушка? — Насмешливо поинтересовался мужик.

«С чего бы начать», — оргызнулась про себя я, но вслух, похлопав ресницами, произнесла:

— Разве что воду в дом занести.

Гном хмыкнул и взял ведро в руку. Я поспешила вперед, чтобы дверь открыть.

Ведро было водружено на пол рядом с печкой. От него тут же растеклось мокрое пятно, немедленно перемешавшееся с пылью, образовав лужу жидкой грязи на полу. От этого зрелища я густо покраснела.

— Располагайтесь, я ненадолго. — Пригласила я и ушла на верх.

В одном толпа права — в ночной рубашке перед на людях появляться не стоит. Я об этом как-то не подумала, рубаха-то до пят. В комнатушке, где я очнулась, я нашла ларь, а в ларе тряпки. Поскольку понимания местной моды у меня не было, я надела оливковое (я так думаю, из-за гряди и пятен сложно определить) платье и скрутила волосы в кичку на голове. Проблему закрепления волос решил найденный тут же гвоздь. Пока закалывала волосы, я сделала открытие: в комнате было окно. Занавешенное очень плотными, почти свет не пропускающими тряпками, но все-таки было. Я тут же откинула тряпки в стороны и попыталась понять, возможно ли окно открыть. Стоило мне тронуть створку, как толстенное стекло, вставленное в раму, раскололось и со звоном разлетелось на осколки. Один из них попал в протянутую к раме руку, второй просто ее порезал.

Осколки еще не до конца осыпались, а по лестнице уже бухали шаги приземистого мужика. Дверь открылась резко, сильно бухнув в стену. Я стояла у разбитого окна, с наслаждением вдыхая воздух с поля, на которое выходила эта сторона дома.

— Вот невезучая сиротинушка. — Пробурчал гном.

С видом волшебника он достал откуда-то из-за пазухи чистую на вид тряпицу и, быстро вынув осколок, перемотал мне руку. Рука начала саднить сразу после этого, но я постановила, что так лучше, чем заливать спаленку кровью.