Анна Шилкова - Нарисованная красота (СИ)

После этого я устремила свой взор на погреб. Капуста, которую я там нашла — это не плохо, но ею одной сыта я точно не буду. Внутри по-прежнему было темно и холодно. Исследование ларей дало мне несколько кусков неопознанного мяса неизвестной давности заморозки, которое, после критического осмотра было признано несъедобным, в виду его непонятности. Еще нашлось некоторое количество высохших фруктов, гора мелкого мусора на полу.

Мне определенно нужны были тряпки, метлы, веники, новая посуда, постельное белье, одежда, еда, возможно даже занавески, мастер, который починит калитку, забор, который в двух местах покосился, вставит новое стекло в спальне, новые постельные принадлежности и вытравить клопов.

Обилие всего, что мне было нужно меня пугало, а ведь это только начало. Под это дело я выпила воды и пошла изучать документы на дом и считать деньги.

Оказалось, что мне принадлежит существенный участок, в который входит и поле за домом и немножко леса. Понятно, почему на поле забор обрывается. Дом, слава великой мицелярке, принадлежит моим родителям на полностью законном праве выкупа (если верить бумаге) и теперь, соответственно, перейдет по наследству мне, согласно составленному и тут же найденному завещанию. Меня насторожило то, что составлено оно было совсем недавно: бумага была свежая, не грязная, а чернила еще были яркими.

Пересчитать содержимое мешочков оказалось не сложно — Литта, а теперь и я, точно знала им ценность. В этих двух мешочках было небольшое состояние, на которое можно год безбедно содержать крупное поместье. Откуда у купцов взялись такие накопления, я старалась не думать.

Я взяла пару золотых и пару серебряных, надела наименее грязное платье и отправилась в город. Во-первых, я хотела есть. Горячей еды. Желательно невонючей. Во-вторых, я хотела купить хотя бы часть необходимого и найти мастера.

По городу я шла и погружалась в глубокую депрессию: везде было грязно. Очень грязно. Отсутствующий аккомпанемент соответствующих запахов, конечно, чуть скрашивал эту беспросветную жуть, но не сильно.

Никакие попадающиеся по пути заведения не вызывали желания там покушать. Желудок возмущался. Внезапно вокруг стало чище, а воздух перестал казаться прелым, несмотря на умеренно теплую погоду. Домики стали ровнее, улица менее загаженной. Почувствовался запах выпечки и я поспешила за ним.

По запаху нашлась булочная, с окошком-выдачей, в котором стояла эфемерная, почти прозрачная девушка.

— Что есть горячее? — Невежливо обратилась я, забыв о нормах приличия.

Видимо, что-то было у меня на лице, что мне молча протянули булку и молока. Молоко не пахло коровой, а булка была огромная и с мясом. Доев ее до середины, я спохватилась, что пока что я ворую у барышни честный заработок, и поспешила положить на прилавок серебряный.

— Спасибо. — Прожевав, уже спокойнее проговорила я.

— Не за что. Ты у меня первая сегодня. — Грустно проговорила девушка. Я опять неприлично вытаращилась.

— А есть с капустой что-нибудь? — Уточнила я и тут же получила требуемое, а через несколько секунд приличную горку медяшек.

Я жевала теплую, а не горячую булку и радовалась нормальной еде.

— А почему к вам не ходят? — Удивилась я, когда стала способна что-то соображать.

— Кампроу пирожки не едят, а люди сюда не ходят. — Еще больше погрустнела барышня.

— Не расстраивайтесь, все еще пойдет. — Девушка как-то странно дернулась и улыбнулась.

Я распрощалась и, в приподнятом настроении, пошла вперед. Скоро показалась лавка готового платья. Чистенькая (относительно остального города) и светлая, она была обставлена болванками, на которых висела одежда.

— Уходи, побирушка. — Резко раздалось за спиной.

Я обернулась и увидела высокого блондина с точеным лицом и надменно поджатыми губами. В ответ я молча провернула в пальцах золотой, точно как делал Литтин папа, когда хотел решить такие проблемы. Правда он, после этого, обычно наслаждался обслуживанием, а я развернулась на выход, решив последовать совету. По дороге натянула на лицо максимально надменное выражение, на которое была способна.

Настроение чуть опустилось, но я решила не сдаваться.

Пройдя вперед до конца квартала, свернула налево и уперлась в базар. Со всеми вытекающими: шумный, с задорными торговцами, грязный (так, как может быть грязным только базар). Мысленно возликовала и ввинтилась в гущу людей.

В одежные ряды я попала сразу же. Они были представлены широким длинным проходом, уходящим куда-то, где мне видно не было. Проблема выяснилась метра через три: весь товар был одинаковым с точки зрения фасонов (подобное платье сейчас залито кровью, а подобная ночная рубашка пущена на тряпки) и совершенно фантасмагорически разным с точки зрения расцветок.

Через час блужданий я нашла бойкую торговку, которая выложила на прилавок однотонные платья.

— Их, конечно, стоит вышить, чтобы на людях показаться, но для дома и такое подойдет. — Хмыкнула грузная женщина.

Удивительным для меня оказалось то, что платья состояли из двух — верхнего и нижнего. Нижние были в основном белые или серые, из ткани к телу поприятнее, а вот верхние из ткани поплотнее и погрубее, зато самых разных расцветок. Я приобрела три нижних платья, штук пять верхних, плащик и накидку, похожую на плащик, но на самом деле настоящую лоснящуюся черную мантию. Она привлекла мое внимание даже завешанная огромным количеством одежды.

— Не стоит брать ее, детка. Вещь капризная. — Участливо предупредила торговка.

— Да вы что? А что с ней не так? — Я уже была намерена ее купить.

— Да что ж я тебе сделала, окаянная?! — Громко возмутилась торговка.

— Прошу прощения? — Я приподняла бровь.

— Я ей самое лучшее — и платья, и советы, и на плащ скидку, а она мне выкает! Нет, ну слыхали такое, добрые люди?! — Разорялась раскрасневшаяся торговка.

От такого напора я даже опешила. Но быстро «вспомнила», что в этом обществе люди друг к другу обращаются только на «ты». Если ты обращаешься к кому-то на «вы», ты как бы утверждаешь свое о нем мнение: человек нечестный, а может и злой.

— Прости, забылась. — Тут же вскинула руки я. — Я не так давно вернулась с юга Виастрии, там принято так общаться.

Торговка все еще обиженно сопела, но прием с золотым в пальцах быстро вернул ее в прежнее расположение духа. Меня подкупило то, что она не стала подобострастничать и раболепить, завидев золото. Литта помнит, что перед отцом (и ней, и мамой, соответственно), всегда лебезили, когда он так делал.

— Ну ладно. — Та хмыкнула. — А вещица эта у меня уж несколько раз была куплена, да только всегда сама собой возвращается. Уж не знаю, что там с ней, но я не хочу брать деньги за вещь, которая и носиться-то не будет.