Анна Шилкова - Нарисованная красота (СИ)

Крупные осколки, как всегда в таких случаях, собрались и нашлись без проблем, а вот с мелкими была засада. Пришлось спускаться обратно, мочить тряпочку в воде, настоянной на паучьем трупе и тщательно размазывать грязь, пытаясь собрать мелкие осколки. Уверенности мне эти манипуляции не прибавили, но когда я закончила уже стемнело.

Решительно отложив все проблемы на завтра, я аккуратно собрала одеяло, перетряхнула постель и улеглась спать, укрывшись одеялом без тряпки, в которую то было завернуто.

***

Я сидела на кухне, такой же пыльной, на лавке. По другую сторону стола сидела тоже я, только пухлая. Со стороны я выглядела совсем не радужно.

— Привет. — Грустно поздоровалась пухлая я.

— Привет. — Удивленно ответила я, которая я.

— Ты теперь я. Завтра проснешься — ты останешься, а меня не будет. — Все так же грустно проговорила визави.

— Это как?

— Я не до конца понимаю, но вроде как, что наши души поменялись в момент смерти. Мы с тобой отражения друг друга в наших мирах и умирали мы непредвиденно и в один момент. Поэтому наиболее жизнеспособная из нас заняла наиболее жизнеспособное тело. То есть ты и мое.

Я не вежливо вылупилась на собеседницу.

— Это мне так сказали, я и сама не до конца понимаю, как это. — Пожала плечами девушка. — Назавтра моя память станет твоей, а я сама отправлюсь дальше. Кто его знает, что меня ждет.

Девушка улыбнулась, олицетворяя собой печаль, и медленно растаяла. А я осталась.

Если и надеялась я, что прошедшие сутки были лишь дурным сном покалеченного человека, то делала я это, очевидно, зря. Проснулась я в той же комнатушке, но, благодаря так экстравагантно открытому окну, было намного свежее. Осколок угрожающе свисал острым концом вниз, так и не отделившись от рамы.

Осознание ситуации медленно нагоняло меня, вталкивая в голову мысли вспышками. Я мертва. Осталась совсем одна. В чужом мире. Дома родители, наверняка, посерели от горя. Легла на бок, подтянула колени к груди, и уже собиралась расплакаться, но слезы не шли. Мысли продолжали грозовыми тучами крутиться в голове, прогоняя мне картинки всего, что осталось там — в старой жизни. Универ, квартира, где мы с мамой редко виделись, папина квартира в Праге, косметолог, повар Лада. Мама с папой, пьют кофе и обсуждают мои достижения. Это все закончилось. Теперь они оба не находят себе места, Лада надела свои траурный фартук и чепец. Они готовятся хоронить меня, а похоронят Литту. А я тут. В самом грязном доме, какой только в своей жизни видела.

Как только я додумала эту мысль, я подскочила с кровати. Это не у меня грязно, это тут норма. Тут в любом доме так. Даже у аристократов, у которых Литте довелось побывать. Очень захотелось исторгнуть из себя лишнее содержимое желудка, но лишнего там как раз и не было, так что пришлось просто страдать.

Мысль о грязи вокруг меня придала мне сил (злости) и я решительно направилась вниз, собираясь сперва привести в порядок дом и себя, а уж потом, в комфорте вдоволь пострадать. Замерла на лестнице, несколько обескураженная своей черствостью. Нежным цветком я, конечно, не была никогда, но чтобы настолько…

В голове, сами по себе всплыли мысли: я в Каэрре — так называется мир, нахожусь в человеческой столице. В мире есть магия, но с учебными заведениями по профилю беда (переживу) — процветает ученичество у мастеров. Именно из-за магии на городских улицах свежо, а во дворце, где за каждой занавеской нужду справляют, возможно не задохнуться. Однако, Литта не знала точно, какие пределы ставит себе магическое искусство и на что оно на самом деле способно.

Но Литта знала, что мыться в мире, по крайне мере у людей, не принято. Вроде как нечисть и злых духов грязным телом и грязным домом отгоняют. Мама ей рассказывала в детстве, что когда-то нечисть среди людей жила, а потом в миг будто с ума сошла. И стали люди от нее всеми силами прятаться, в частности не мыться. Вскоре этот аспект жизни вошел у всех в привычку и никто уже и не вспоминал о том, почему в городах так грязно.

Лично я сумасшедшей нечисти не боялась, а вот сепсиса, прыщей и загниваний жировых складках очень даже. Так что ежель какая нечисть в мой дом попасть пожелает — поговорим, а пока что у меня генеральная уборка.

Все эти размышления двигались в голове, пока я нарезала круги по дому и пила утренний стакан воды. Правда, пришлось подниматься и переодеваться — все-таки в ночнушке действительно не гоже на улицу соваться.

Платьем для уборки было назначено вчерашнее оливковое. Воды я натаскала два корыта, половину лохани, исполняющей обязанности ванны и еще два ведра и упарилась уже на этом. Ведро с утопленником было официально назначено уборочным и просто вылито на пол на кухне. Потом я быстренько взяла тряпку и стала жидкую грязь с пола собирать, пока она не начала густеть и сохнуть. Во второй раз пострадал другой участок, с которого так же собиралась грязь. Мысль о том, что на полу настолько много песка, пыли и грязи, что при попадании воды образуется слякоть, приводила меня в исступленное бешенство, так что очень скоро я пошла к границе моего участка, выливать на дорогу жидкую грязь. По счастливой случайности, прямо под моим забором разместилась тщательно вымешанная вчерашними зрителями моего общения с колодцем лужа, прямо таки требующая срочного пополнения.

Так, часа за два и за шесть заходов к луже с подкреплением ее грязевых сил, я добилась того, чтобы пол был дощатым, а не равномерно грязным, стол и обе лавки тоже, поверхность печи я было начала, но решила отложить ненадолго — вдруг в памяти Литты есть что-нибудь об обращении с печью.

Я круто развернулась на пятках и мрачно уставилась на окна. Окна на меня не смотрели, в прямом смысле этого слова, но, кажется, догадывались, что сейчас будет. Я сорвала то, что исполняло обязанности штор. Из-под гардины (громко сказано — просто палка) разбежались недовольные пауки. Очень осторожно и без резких движений, я открыла окно от себя, и порадовалась результату: ничего нигде не треснуло и не осыпалось.

Ночная рубашка, пущенная на тряпки, почти закончилась — окна я мыла ее рукавами. Очень удобно, кстати, на руку надела и пошла тереть. На одну небольшую створку ушло ведро воды, по чашке выливаемое прямо на стекло сверху. Когда оно стало прозрачным, я чуть не прослезилась от восторга. Вторая пошла быстрее, а второе окно я вымыла за какой-то час. Теперь в комнате было много света, грязнющая печь и гора грязных тряпок, бывших занавесками. Завеси с полок и из умывального угла тоже были сняты и безжалостно скинуты в общую постирочную кучу.

Я полезла осматривать замеченные после первичного отмывания тумбы. Внутри были котлы, кастрюли и противни, горшки (равномерно закопченные и неотмываемые, по большей части треснувшие и непригодные), некоторое количество тупых и опасных для жизни ножей и тесаков для мяса и пара обколотых тарелок. Все это добро отправилось на стол, тумбы и полки подверглись выметанию.