Андрей Дашков - Змееныш

Обитатель ада склонился над тем, кто едва не стал мертвецом, угодившим в самое подходящее для него место. Неподвижные глаза Стервятника были устремлены в небо. Сердце его не билось, и кровь застыла в жилах. Время текло мимо безбрежной рекой, а Люгер был островом, не подверженным этому течению.

Изъеденная оспой луна, висевшая над ним, вдруг приблизилась и оказалась лицом старого земмурского рыцаря. Осыпая Стервятника проклятиями, звучавшими как звериное рычание в звенящей тишине, рыцарь протянул руки к бездыханному телу…

Смерть по-прежнему ждала за тонкой дверью.

Но плоть еще не стала пеплом. И не было боли, которая могла бы напомнить о минувшей пытке…

Тлеющая жизнь. Пробуждение, похожее на новое рождение. Однако эти мгновения омрачены жестокой игрой неумолимой памяти…

Люгер пошевелился. Даже двигаясь, он не ощущал себя, словно был кукловодом и марионеткой одновременно. Он приподнял голову и увидел, как рыцарь медленно вытащил стилет из раны под его левым соском. Кровь на клинке сразу же почернела и осыпалась, будто пыль или зола. И вскоре стилет снова отливал опасным блеском. Стервятник слишком хорошо разбирался в оружии, чтобы поверить в свое возвращение из мертвых.

Тем не менее черный знахарь продолжал колдовать над его телом. В какой-то момент стилет превратился в обсидиановый нож, а в другой руке рыцаря появилось извивающееся серое существо со вспоротым брюхом и вскрытой грудной клеткой, внутри которой билось фиолетовое сердце.

И тут произошло нечто в высшей степени отвратительное. Соединение. Вторжение в средоточие жизни. И подмена…

Старый рыцарь положил агонизирующее существо на грудь Стервятника. Сначала тот почуял омерзительный запах, а затем, когда внезапно вернулась способность осязать, ощутил прикосновение чего-то липкого и холодного.

Старик перерезал артерии и вены, орудуя ножом с ловкостью хирурга… или мясника. Жидкий лед затопил внутренности Люгера, заодно наполнив его ужасом перед утратой человеческого естества. Стервятник нашел еще одну смерть в черных глубинах, но был возвращен и оттуда.

Так он получил новое сердце и новую кровь.

…Он испытывал ноющую боль. Что-то давило на него и мешало ему вдохнуть – до тех пор, пока рыцарь не извлек из его груди и не отбросил в сторону окровавленный предмет размером с кулак. Вой и хохот донеслись из красного тумана, словно целая свора голодных людоедов дождалась наконец обещанной награды.

– Теперь ты навеки наш, – прошептал рыцарь, наклонившись к самому уху Стервятника. Потом он сделал странную вещь – поцеловал Люгера в висок. Его губы оказались ледяными, а изо рта смердело, как и от самого существа, подарившего смертельно раненному человеку свою жизнь.

Слота передернуло от этого замогильного поцелуя, и на устах рыцаря появилась мстительная улыбка. Постепенно до Люгера дошло, что он видит перед собой бледное, преждевременно состарившееся под бременем проклятия лицо Морта – но улыбка осталась такой же, какой была в момент совершения отцеубийства…

Этого Стервятник уже не вынес. Чувствуя себя предателем всего рода человеческого, он обратился с невнятной мольбой к хозяину багровой вселенной – единственному, кто мог отсрочить расплату, – и тот отпустил своего нового раба.

Придя в себя, Стервятник понял, что лежит на кровати в темной спальне. Он ощущал спиной смятую влажную постель. Была глухая пора ночи. Луна серебрила лес за окнами. Часы пробили один раз.

Люгер в малейших подробностях вспомнил то, что вначале показалось ему очередным кошмаром. Но видения багрового ада были слишком реальными. И неоспоримо реальной была боль в груди – словно от недавно полученной раны. Охваченный тревогой, близкой к панике, он вскочил с кровати и подбежал к окну.

Здесь, стоя в лунном сиянии, он задрал белую ночную рубашку, на которой расплылось небольшое кровавое пятно. И увидел ДВА шрама: один на том самом месте, куда Морт вонзил стилет, а другой чуть ниже – длинный след, оставленный лезвием обсидианового ножа.

Вряд ли требовались еще какие-нибудь доказательства. Он действительно побывал в преисподней, и чужая магия вернула его из владений смерти. Это делало Стервятника изгоем среди живых, но зато и устраняло многие сомнения. Однажды преодолев вечность, он избавился от гнетущих оков времени. Момент окончательной гибели снова был отодвинут в будущее и сгинул в неопределенности…

Разбуженная жестокость исказила его черты. У Люгера появилась ясная и неизменная цель – найти и уничтожить гнусного щенка, посланца оборотней, осмелившегося поднять руку на отца.

Меньше двух минут ушло у него на то, чтобы одеться и вооружиться. В детской спальне, конечно, уже никого не было, однако вещи Морта остались нетронутыми. Тем не менее Люгер сомневался, что малолетний убийца прячется где-то в доме. Это было бы слишком просто. Спустившись вниз, Слот убедился, что Морт сбежал.

Тяжелая входная дверь была приоткрыта, и зимний ветер успел намести возле порога горку снега. Стук каблуков Люгера разбудил Баклусов. Заспанный Густав, щурясь, выглянул из своей комнаты. Слуга не понимал, что случилось. Мимо прошел хозяин со смертельно бледным лицом и хищным блеском в глазах. В руке он держал обнаженный меч.

Стервятник одним ударом распахнул дверь шире и увидел протянувшуюся от нее цепочку следов: маленькие босые ноги Морта оставили отпечатки в глубоком снегу. Полузанесенные, но еще хорошо различимые следы пересекали аллею и исчезали в лесу.

– Спускай собак! – хриплым голосом приказал Люгер Густаву и выбежал за дверь.

Не теряя времени на приготовления, он вывел из конюшни расседланную лошадь, вскочил на нее и бросился в погоню за сыном, одержимый странной смесью ненависти, потребности отомстить и… любви, растоптанной предательством. Любви, которая все еще тлела в нем и которую он хотел бы уничтожить.

Луна заливала лес на удивление ярким светом. Мир был двухцветным: черным и бледно-голубым. На снегу темнели отпечатки босых ног. Дом давно скрылся за частоколом стволов, и собачий лай стал еле слышен. Измученная лошадь временами проваливалась в сугробы до самого брюха.

Чем больше Стервятник думал о случившемся, тем меньше понимал. Разве не странно, что почти голый ребенок нашел в себе силы уйти так далеко и при этом не замерзнуть? Да, этот ублюдок, которого Люгер считал своим сыном, скорее всего являлся только направляемым извне орудием убийства, но когда, в какой момент произошло преображение?

Стервятнику становилось не по себе при мысли о том, что все было предопределено с самого начала – там, во Фруат-Гойме, пока зачатый плод находился в материнской утробе. Значит, Сегейла тоже сделалась игрушкой в чужих руках. Опасной игрушкой… Может быть, она предчувствовала что-то такое, в чем не смела признаться даже Люгеру, а ее отъезд из поместья был бегством?.. Слот проклинал себя за слепоту, за то, что не замечал ничего и никого вокруг, погрузившись в свои кошмары.