Андрей Дашков - Змееныш

Люгер менялся, но не осознавал происходивших в нем самом перемен. Вернее, он даже не задумывался об этом. Он стал равнодушен ко многим радостям жизни, в последнее время почти не покидал поместья, превратился в подозрительного мрачного отшельника – и в конце концов жизнь Сегейлы сделалась невыносимой.

Этому предшествовали пять лет постепенного погружения в апатию – пять совсем не радостных, порой тоскливых, порой казавшихся слишком долгими, но очень быстро истекших лет, на протяжении которых существование родителей скрашивал только маленький Морт Люгер. В четырехлетнем возрасте он заставил Стервятника забыть о зловещем месте, в котором ребенок был зачат, и о том пагубном влиянии, которому он скорее всего подвергся еще в материнской утробе. Это был игривый, сильный, жизнерадостный и ласковый мальчик, не знавший скуки.

Люгер наблюдал за ним, и часто собственная подозрительность начинала казаться Слоту бессмысленной и совершенно излишней. Когда-то он, вызывая раздражение Сегейлы и подвергая очередному испытанию ее любовь, настойчиво пытался отыскать в облике Морта хотя бы слабый намек на давнее колдовство, но уже год как бросил эти нелепые попытки.

Его сын не убил ни одной живой твари, в мальчике не было злости, отчужденности или хотя бы настороженности. Стервятнику еще предстояло ввести его в высший свет Элизенвара, полный явной и скрытой жестокой борьбы, для которой коварство было необходимо, как воздух, и дать сыну первые уроки выживания. Он учил Морта обращаться с миниатюрным оружием, но до сих пор эти занятия казались мальчику всего лишь игрой – может быть, немного утомительной и странной, потому что без намерения убить игра выглядела совершенно бесцельной.

У маленького Люгера, еще не изведавшего таинства Превращений, отросла фамильная грива пепельных волос, испачканная единственной черной прядью, что иногда, при определенном освещении, вызывало жутковатое впечатление, будто темноволосый ребенок внезапно поседел. Серые глаза Морта взирали на все окружающее с детской непосредственностью и были полны завороженности миром, к которому его отец уже давно не испытывал ни малейшего интереса.

От Сегейлы сын унаследовал смуглую кожу, совершенные черты лица, мягкость в обращении и умение не раздражать Стервятника назойливыми просьбами. Но с наступлением года, отмеченного символом смерти, идиллия закончилась.

Слот Люгер ждал своей последней зимы и оттягивал срок оплаты по долгам, как будто торговался с роком. Из месяца в месяц он откладывал поиски Люрта Гагиуса, а также своего отца; он отказался от тщеславных замыслов вернуть принцессе Тенес трон Морморы и постарался забыть о существовании Серой Стаи и обманутого им министра Гедалла. Стервятник дал себе слово взяться за все более или менее серьезные дела лишь в том случае, если ему удастся избежать предначертанной гибели.

Близость смерти избавила его от излишней суетливости; сделались незначительными многие вещи, которые кажутся чрезвычайно важными людям, не ведающим своей судьбы. Возможно, кто-нибудь другой на его месте стал бы философом, убийцей, пропойцей, странствующим монахом или завсегдатаем публичных домов, но Слот не видел смысла в молитвах, не искал утешения в трясине пустых слов, равно как в добрых или дурных деяниях, и, кроме того, всегда ненавидел лживые речи попов – да и любых других «утешителей». А когда становилось совсем уж тоскливо, он вспоминал о том, что у него есть Сегейла…

Он отдалился от немногих друзей в Элизенваре, бывшие любовницы позабыли о нем, шелест карт и стук катящихся костей больше не вызывали в нем азартного трепета, а вино погружало его в глубочайшую меланхолию. Чем больше он пил, тем мрачнее становился. Скрытный образ жизни усугублял мизантропию, которая имела давние корни; расслабиться и забыть обо всем плохом Люгер не мог даже в объятиях любимой женщины.

Что это было – наваждение? Губительное влияние? Почти удавшаяся попытка похитить его душу? Необъяснимая, тяжкая угнетенность… Стервятник стал бесчувственным, язвительным, опустошенным, угнетенным, безразличным ко всему, кроме приближающегося конца. Бессонница медленно подтачивала его здоровье…

Бедная Сегейла! Разве он знал о ее муках?.. Она ни за что не оставила бы его, даже если бы он открыто издевался над нею. Прежде она любила Стервятника, несмотря на его измены, и сейчас нашла бы в себе силы смириться с его безумием. В последние месяцы он пренебрегал ею, но она простила ему и это.

Постепенно она осознала, что делит ложе с живым трупом. Сила, еще оставшаяся в нем, была подобна блуждающим огням на болотах – лживым, холодным, бледным… С некоторых пор он ни на минуту не расставался с земмурским мечом. Даже в постели Люгер клал его рядом. Это было хуже, чем измена. Сегейла почувствовала себя лишней. А Стервятник продолжал вести заведомо проигранную войну с самим собой. Он был раздавлен будущим, забыв о том, что для человека существует только настоящее…

Все больше времени Сегейла проводила в Элизенваре. Она гостила у людей, с которыми сблизилась тогда, когда Люгер еще не пренебрегал светскими обязанностями и развлечениями. Так как большинство родов не могли похвастаться абсолютной чистотой крови, а крупные состояния имели неправедное происхождение, супруга Стервятника не была отвергнута никем из его старых друзей. Им пришлось умерить свое любопытство и свыкнуться с тем, что ее прошлое оставалось тайной. Правда, дом советника Гагиуса был закрыт для нее. Этот пробел с лихвой восполняло общение с вдовой Тревардос и усиленное внимание супругов Тротус, которые взялись опекать Сегейлу – видимо, от пожиравшей их скуки…

Все приходит невовремя или слишком поздно. У Стервятника завелись деньжата, но они лишь обеспечили ему кое-какие удобства. Теперь Люгер мог позволить себе нанять слуг. Как он и предполагал, найти их оказалось непросто даже в Элизенваре. В конце концов на переезд в поместье согласилась пожилая чета Баклусов, лучшими рекомендациями которым послужили флегматичность и безразличие ко всему, кроме денег.

Позже выяснилось, что Эльда Баклус была неплохой кухаркой, а ее муж Густав нравился Слоту тем, что питал глубочайшее презрение к всевозможной нечисти. Втайне от хозяина он боролся с излишками запасов в винном погребе, зато Люгер мог быть уверен, что слуга не сбежит от него, если у кого-либо из местных «доброжелателей» вдруг развяжется язык.

За три года, прожитые в поместье, Эльза и Густав назубок выучили привычки и тяжелый нрав хозяина. Слуги понимали Стервятника с полуслова и старались как можно реже попадаться ему на глаза. Это устраивало всех, за исключением Сегейлы. Морт был еще слишком мал, чтобы замечать гнетущую атмосферу, воцарившуюся в старом доме, а Люгер слишком погружен в Книгу Судеб, написанную пылающими буквами в адском хаосе собственного мозга, чтобы обращать внимание на страдания единственного любившего его существа.