Андрей Дашков - Умри или исчезни!

Голикову хотелось выть. Он ошибался, думая, что сдохнет первым. Жизнь уже не казалась ему единственным стоящим призом. И кто был причиной – женщина, с которой его связывала разве что постель… Макс гладил волосы Ирен и шептал ей что-то, но ее взгляд безнадежно ускользал от него. Он взял свой кусок буквально из рук Клейна, а тот на всякий случай положил смолу и в рот мальчику. Слепой покорно принял сомнительный дар. На его лице впервые отразилось какое-то зарождающееся чувство.

– Расслабься, – сказал масон Голикову. – Теперь от тебя ничего не зависит. Молись, чтобы она успела…

После этого Макс не помнил слов. Они превратились в струи ласкового света, падавшие сквозь дыры в тающем фюзеляже самолета и закручивавшиеся в причудливые спирали. Горечь во рту быстро сменилась ощущением сухости и холода, как будто истончалась и испарялась кожа…

Чудовищный механический гул стих вдали, уступив место экзотическому шуму водопада, сквозь который пробивались крики тонущих. Самолет превратился в серебряную лодку, плывшую внутри хрустальных сфер под парусами, сотканными из звездного света. Здесь не было мертвой материи, и Макс поверил, что никто не умирает. Не осталось ничего твердого и неизменного, все росло, трансформировалось, излучало любовь и сливалось воедино.

Души играли рядом и внутри друг друга – части вечной мозаики, танцующие, как отблески лунного света на потревоженной воде. Предметы, пропитанные праной, целовали сами себя, словно любовники с тысячами уст. Элементарные частицы были легчайшей дрожью дыхания, срывавшегося с цветов, которые расцветали в ядрах галактик…

Серебряная лодка скользила между островами нежнейшего света, и Макса раскачивал ветер чистого кайфа.

Погружение во мрак последовало быстрее, чем в прошлый раз, но теперь оно было более целеустремленным. Союзник, привязавший к себе людей невидимыми нитями, уводил их в сон нижнего уровня – черный коридор с миллионами дверей, прообраз всех возможных существований.

Макс «видел» тех, с кем путешествовал, – они падали (или возносились?) рядом с ним каплями живого дождя. Слепой мальчик казался ему золотой статуэткой Будды, рассыпающей искры своей сияющей плоти. Клейн парил поблизости гигантской летучей мышью, темной и неразличимой, будто тень на фоне неба. Ира была странным зверем в пятнистой шкуре, певшей под пальцами ветра.

И тьма забирала их у жизни.

Они возвращались в неописуемое болото бесчувственности, неопределенности, бессознательности, отсутствия времени и пространства, точку коллапса, из которой начиналась и в которой заканчивалась вселенная сновидений.

Сердце лабиринта.

Источник календаря снов.

Место, не имеющее места.

Столб неизвестной энергии пронизывал плоскости измерений…

Союзник нес с собой три сознания, оцепеневшие в анабиозе ужаса. Куда? Куда угодно, лишь бы подальше от псов герцога, стороживших почти все сны этого мира. Лабиринт разрастался, как дерево с бесконечным количеством ветвей.

Новые сновидения зарождались непрерывно. Слепой перебирал их, всякий раз успевая заметить врага раньше, чем совершался переход. Свободными от охотников оставались только недетерминированные кошмары, в которых отсутствовала причинно-следственная связь, но там было бессмысленно даже появляться – течения снов случайно выносили оттуда только мертвый шлак…

Он колебался, оказавшись возле начала тропы, которая уводила к двуликому Янусу. Что он мог сейчас сделать для беглеца? Привести к нему трех беспомощных союзников, а вслед за ними – и охотников? Это было бы насмешкой в духе герцога, иронией демона, сидящего в каждом из двуногих…

Саша преодолел последнее искушение. «Подожди еще немного», – попросил он древнее существо, зная, что сейчас, к счастью, его никто не слышит. Те, кого он вел, были еще очень слабы, но стремительно набирали силу. Они начинали осознавать неумолимость смерти и единственную цель своей безнадежной борьбы.

Беглец был вынужден ждать, пока они придут, чтобы освободить его, – и тогда он сможет открыть для них свой сектор Календаря и дорогу во времени. Несколько лет или десятилетий жизни – это все, за что они сражались. Какая жалкая награда! Но никакой другой не было вообще. Дальше, дальше уводила союзника неизбежность – в самые жуткие разновидности снов, болезненные видения параноиков и замурованных заживо. Оставались ли где-нибудь ареалы, которые еще не посетил герцог?..

Везде одно и то же. Тайная война, фатальные события, кажущиеся случайными, исподволь подкрадывающаяся смерть…

Черный безликий ком, в котором перекатывались четыре душонки, постепенно растворялся в вакууме…

Ему снился сон о далеком прошлом, когда он еще не был рыцарем Храма. Он уже долго лежал в предрассветной мгле, прислушиваясь к крикам на улице и смеху двуногих гиен. Затем раздался предсмертный вопль, выстрелы, новые истошные крики, топот множества ног и наконец все стихло. Только ветер трепал тряпку в окне, натянутую вместо стекла, которое было разбито камнем еще прошлой зимой…

Макс ощущал слабый тошнотворный запах разлагающейся плоти, доносившийся то ли из окна, то ли из щелей в полу. Может быть, это уже начинал пахнуть его мертвый папа, лежавший в ванне. Голиков надеялся похоронить его в одну из спокойных ночей.

Соседи снизу забаррикадировались дней десять назад, и с тех пор он их не видел, как и не слышал никаких звуков. «Передохли с голоду», – решил Макс и плеснул себе в лицо грязной водой из пластмассового пятилитрового баллона. Воду он набрал шесть дней назад в ближайшем озере, находившемся в черте города в трех кварталах от его дома. Такая вылазка была делом непростым и опасным. Вода оказалась зеленоватой и ужасной на вкус, но это лучше, чем ничего.

Макс еще помнил времена, когда действовал водопровод. Теперь воспоминания об этом казались сказкой. Он считал, что ему повезло. Он пережил конец Эпохи Водопровода, конец Эпохи Общественного Транспорта, конец Эпохи Канализации. Последнее было прямым образом связано с Великой Эпидемией Чумы, разразившейся в городах восемь лет назад, когда уже не было сыворотки и почти не осталось врачей. Разлагавшиеся на улицах трупы никто не убирал, они вздувались, чернели, распадались на глазах уцелевших; горы человеческих выделений заполнили дворы и подъезды, и новые смерти лишь усугубляли положение…

Макс был одним из немногих, переживших Великую Чуму. Он содрогнулся при воспоминании о тех днях, но тут же его захватили мысли о том, 'что он будет делать сегодня.

Оставшиеся в живых редко думали о прошлом и еще реже – о собственном будущем. Будущее не простиралось далее сегодняшнего вечера, и какой смысл размышлять о том, что случится завтра, если пережить этот день было большой проблемой и большой удачей?..