Екатерина Бакулина - Догони меня, если осмелишься [СИ]

Всю осень, всю зиму и всю весну. По грязи и по сугробам, утопая по колено. День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем. Все остальное давно потеряло смысл, теперь у меня только одна цель, и я ее добьюсь. Я упрямый. Данка будет моей. Отступать поздно.

В деревне сначала смеялись надо мной, потом перестали. Стали косо поглядывать.

Ну и пусть.

— Зря ты так, — Криворукий качает головой, задумчиво трет переносицу.

Руки у него действительно кривые, кости вывернуты, пальцы скрючены — врожденный дефект.

— Да что ты в этом понимаешь! — обижаюсь я.

А Криворукий не обижается.

— Уж побольше твоего, — говорит с усмешкой.

Таким, как он, жены иметь нельзя. Раньше их вообще убивали при рождении, чтоб не плодить, уж слишком много уродов было… но Криворукому как-то удалось выжить. И не просто выжить, он теперь едва ли не первый человек в деревне, после вождя, конечно. Головастый мужик, на все руки мастер… Так вот сейчас уродов не убивают, просто запрещают заводить семью.

Я вздыхаю.

— А что мне делать?

— Забудь, — говорит Криворукий холодно.

— Тебе легко говорить!

Разве я могу ее забыть? Я не Яруш? Он не стал дважды ломиться в закрытую дверь и выбрал другую, месяц назад у него родилась двойня, две девчонки… бывает же такое! Счастливый ходит. Да и Леська, вон, с каким пузом…

А я бегаю каждый день.

— Зря ты, — говорит Криворукий. — Если попытаешься взять силой, она тебя убьет.

Я только ухмыляюсь в ответ.

— Дурак, — с чувством говорит Криворукий. — Чего ухмыляешься? Для чего их раздевают? Что бы ты на голые титьки слюни пускал? А? Разве не видишь отметины? Она феникс, причем уже один раз горевший. А может и не один… Сожжет. Тебя-то не жалко, девку жалко.

Но я даже слышать не хочу. Пусть феникс, видел я… но зря что ли мы такие костюмы носим? Я ее догоню.

— Назовите имя! — требует вождь.

Я называю.

И бегу за ней. Без тяжелого рюкзака за спиной удивительно легко, ноги сами несут меня. Догоню!

Вижу, как она бежит по тропинке впереди, едва касаясь ногами земли, словно летит… Но и я все ближе и ближе. Еще немного и я смогу схватить ее! Данка быстро оборачивает через плечо и я вижу в ее глазах страх. Ближе!

Нужно успеть! До Волчьего Мыса осталось совсем ничего…

И тут она спотыкается о торчащий камень, едва не падает, кое-как удержавшись на ногах. Но время упущено и я успеваю схватить ее за плечо. Данка дергается, брыкается и все-таки вырывается.

— Нет! — вскрикивает она.

— Не убежишь!

Убежит…

Осталось несколько шагов.

Успеваю схватить, когда Данка уже одной ногой ступает в воду. Волчий Мыс… Я хватаю, тяну к себе что есть силы, еще не понимая, что опоздал. Она падает, и я подминаю ее под себя. И тут же на нас захлестывает волна.

— Отпусти! — кричит Данка.

Я нехотя разжимаю руки, она дергается, отползает подальше от меня и от берега. Набегающая волна едва не накрывает ее с головой.

— Ты никогда меня не догонишь, — всхлипывает она, растирая слезы по лицу. — Никогда! Не смей! Хватит…

— А ты молодец, я в тебе сомневался!

Криворукий стоит на пригорке, держа карабин на сгибе локтя.

— Думал, забудешь про правила, — ухмыляется он. — Хотел уж стрелять.

Я хмуро поджимаю губы, встаю, стаскиваю шлем с головы.

— У тебя же нет патронов! Сам говорил.

— Для такого дела найдется.

Патефон играет Марсельезу. Красиво, чисто, просто удивительно… это Криворукий наконец решил поставить на новую сторону, старая окончательно стерлась.

Недавно узнал, что у Криворукого есть имя. Данка зовет его Леша… кто бы мог подумать.

Весь этот год она старалась не попадаться мне на глаза. Не ходить одна.

Весь этот год меня старательно отправляли куда подальше — в экспедиции искателей, на охоту, просто с какими-то делами в другие деревни. Везде, куда только могли.

Весь этот год…

Да что там…

Данка стоит прямая и гордая. Такая красивая! Четвертый раз. Молоденькие девчонки рядом смотрятся почти неуместно, какие они женщины, так… Еще не доросли.

— Только тронь ее, — говорит Криворукий проникновенно, — твой труп даже не найдут.

Я ему верю.

Данка белая-белая, словно снег, ни кровинки на лице. Только в глазах горит пламя. Она не позволит себя догнать.

Она — пламя. Феникс.

Никогда раньше не видел, как это бывает.

— Данка! — кричу я.

И мы бежим.

Да… Она впереди, а я за ней. Я знаю, что в этот раз удача мне обернется, иначе не может и быть! Я чертовски хорошо бегаю.

Стоит лишь руку протянуть! Схватить, сжать, повалить на траву. Данка кричит. И тут же вспыхивает у меня в руках. Меня обдает нечеловеческим жаром.

Она горит по-настоящему, волосы, кожа. Она кричит, теперь уже не от страха, от боли…

И страшно мне.

Я не выдерживаю, отпускаю.

Не могу.

Стою, смотрю, как дурак, не в силах помочь… Не знаю, как помочь. Ведь не этого я хотел.

Я знал, что так будет, но… не думал…

Первым успевает Криворукий, быстро подбегает, накрывает ее плащом, тушит. Потом еще долго сидит, прижимая ее к себе, баюкая, словно ребенка.

Если феникс сгорит, то потеряет память, уйдет… Помню, как охотники нашли Данку в лесу, пять лет назад. Она тогда шла, натыкаясь на деревья, не понимая куда и зачем, даже говорила с трудом. Потом, постепенно, все наладилось. Говорят, ей тогда повезло, что всему научилась заново, что восстановилась. Могла бы остаться словно растение на всю оставшуюся жизнь, ее бы и кормили из ложечки… Тогда обошлось.

А теперь…

Данка рыдает, уткнувшись Криворукому в плечо.

Старый патефон играет «Раскинулось море широко». Пластинку с Марсельезой я разбил вчера, вернувшись из долгого похода. Несколько месяцев дома не был.

Данка смотрит на меня и улыбается.

Нет, не то что бы улыбается, но уголки губ подрагивают. И блестят глаза. Того огня в них нет, она спокойна. Волосы уже заметно отросли, топорщатся смешным ежиком, ей даже идет.

Сегодня последний, пятый раз, когда она должна прийти сюда. Если пять лет подряд женщину никто не может догнать, она выбирает себе мужа сама. И я даже знаю, кого она выберет. Да что уж, все знают, только делают вид, что ничего нет…

А Данка стоит голая и с огромным пузом. Ничуть не смущается. Да, это не положено. Да, это сурово карается по закону. Но вождь теперь Яруш, а он уверенно, без тени иронии говорит: «Подумаешь, располнела чуть-чуть. Хочешь беги, не хочешь — нет.»

Я-то хочу. Все еще хочу.

— Я не побегу, — спокойно говорит Данка, поглаживая живот. — Если хочешь, бери меня прямо тут.

За спиной Криворукого стоит Ивэн, за эти пять лет ставший огромным, словно скала. У Ивэна в руках карабин. Заряженный, я даже не сомневаюсь.

— Назовите имя! — говорит Яруш.