Себастьян Кастелл - Чёрная Тень

— Его семья стала еще могущественнее, и его бабка предложила… защиту Нифарии и ее матери, если они объединят оба дома.

— То есть Нифения собирается замуж за Пана?

Лицо из песка кивнуло.

— Через год… если только ты не вмешаешься.

Ее тихий шепот зазвучал почти умоляюще.

— Келлен, возвращайся домой. Тебе опасно находиться в приграничье. Возвращайся и служи своему народу, чтобы мы смогли тебя защитить.

Я едва не рассмеялся.

— Защитить меня? И как, интересно, «мой народ» собирается меня защищать, если в Совете лорд-магов кто-то ухитрился сотворить ордер-заклинание и поймать меня?

— Что? Быть того не может. Никто бы…

— Шелла, я своими глазами видел этот ордер.

— Это… — образ из песка словно задрожал. — Я узнаю, что происходит. Обещаю, Келлен. Если это сделал Ра-Мет или кто-то из его сторонников, тогда он нарушил вендетту, запрещающую вражду между нашими домами. Его изгонят из Совета.

Снова начала проявляться слабая улыбка.

— Если я смогу это доказать, всю его семью изгонят из земель джен-теп.

— Шелла, не делай глупостей. Pa-Мет опасен. Если он узнает, что ты суешь нос в его дела, он…

Она слегка фыркнула, и песчинки поднялись с земли, словно подхваченные порывом ветра.

— Я не боюсь Ра-Мета, Келлен. Ты ведь его одолел, разве нет?

Не дожидаясь ответа, образ Шеллы исчез, а я остался стоять как идиот, разговаривая с безлюдной пустыней.

Когда я вернулся к костру, Фериус и Рози все еще были погружены в свою игру в карты. Рейчис все еще охотился — или убивал, как он выражался. Сенейры не было.

— Где она? — спросил я у аргоси.

Фериус отвлеклась от своих карт.

— Ее нет?

Она начала вставать, но Рози положила руку ей на плечо.

— Дитя иногда предпочитает одиночество, когда начинаются приступы, а это неизменно происходит ночью.

— Приступы? Какие приступы? — не понял я.

Рози запрокинула голову и посмотрела на меня.

— Разве у тебя не проявляются признаки Черной Тени?

Были, конечно, но относительно редко, может, раз в месяц или два, если я позволял себе слишком разозлиться — и уж точно не каждую ночь!

— Оставь ее в покое, — предупредила Рози. — Она должна выдержать это одна.

Послушать аргоси, так страдать в одиночестве — дело естественное и благородное, но мне невыносима была одна мысль о том, что у меня Черная Тень. Боль и жуткие видения, которые вдруг являлись мне… Когда это происходило, мне меньше всего хотелось быть одному.

— Иди, малыш, — Фериус взглядом заставила замолчать Рози, которая собиралась меня остановить. — Поступай как считаешь нужным.

Я бросился обратно к костру и по следам Сенейры до рощицы хилых пустынных деревьев. Там я услышал в темноте ее дыхание.

— Сенейра?

— Уходи, — сказала она так хрипло, словно кричала несколько часов подряд, хотя я ничего не слышал.

— Я просто хочу помочь.

— Как? — спросила она. — Ты можешь сделать так, чтобы приступы прекратились? Ты можешь избавить меня от Черной Тени? Ты можешь сделать, чтобы перестало болеть или хотя бы чтобы не болело так сильно?

Теперь я различил ее силуэт — она съежилась под деревом. Я очень медленно пошел к ней.

— Если хочешь, я уйду, но вовсе не обязательно мучиться одной. Почему бы тебе не вернуться к костру? Там тепло.

— Я не хочу, чтобы другие видели, — отвечала она.

— Видели что?

Я подошел к ней так близко, что, когда она повернулась ко мне, я в тусклом свете луны разглядел ее лицо. Узоры Черной Тени вокруг ее глаза вихрились, двигались, словно живые.

Несмотря на все свои добрые намерения, я едва не отпрянул. У меня Черная Тень была дольше, чем у Сенейры, но даже во время самых тяжелых приступов я никогда не чувствовал, чтобы узоры вот так вращались и крутились. Хуже того, я видел, что вокруг правого глаза они чуть-чуть удлинились. Сенейра говорила, что дьявольская болезнь впервые проявилась месяц назад, но развивалась она у нее куда быстрее, чем у меня.

— Больно, Келлен, — сказала она. — Почему так больно?

Я поборол ощущение неловкости и опустился на колени рядом с девушкой. Она держала в руках маленький овальный предмет на тонкой серебряной цепочке.

— Это амулет?

Она покачала головой и протянула его мне, нажав маленькую кнопочку сверху, отчего тот раскрылся на две половинки. Мне пришлось поднести его к лучу лунного света, чтобы разглядеть, что там был портрет маленького мальчика. Он был так похож на Сенейру, и я догадался, что это ее младший брат.

— Тайн целый год экономил каждый грош, чтобы заказать этот медальон, — сказала она. — После того как я сбежала, ему исполнилось семь. А я когда-то обещала ему, что на день рождения в этом году подарю ему такой же с моим портретом, чтобы мы могли… Теперь уже не важно.

Я вернул ей украшение и сел рядом.

— Сколько длится приступ?

Она снова надела медальон на шею.

— По-разному. Иногда несколько секунд, а иногда — несколько часов.

— Колющая боль? — спросил я. — Как будто в глазу жжет?

Она кивнула, но выглядела неуверенной.

— Это… это трудно описать. Как будто капают кислотой на лицо, но больнее от того, что я ощущаю внутри.

— Видения? — самым худшим для меня были кошмарные образы, одолевавшие меня всякий раз, как начинался приступ, — все и вся в мире становилось уродливым и безобразным. Жестоким. Словно я видел все самое худшее в людях.

— Я слышу голоса, — сказала Сенейра. — Они говорят мне ужасные вещи, Келлен. Я слышу, как они смеются надо мной, дразнят меня, говорят мне, что могут заставить меня сделать все, что им угодно. Это как будто… как будто…

— Как будто демон хочет, чтобы ты знала, что когда-нибудь он получит полную власть над тобой?

Она кивнула и посмотрела на меня, как будто ждала, вдруг я что-нибудь скажу, и все станет лучше. Я промолчал, и она заплакала.

Не зная, что еще сделать, я взял ее за руку.

— Все будет…

— Не надо, пожалуйста, — сказала она. — Не лги мне.

Она посмотрела сквозь деревья туда, где вдалеке мерцал огонек костра, крохотная частичка света во тьме.

— Аргоси ведут себя так, словно все… так, как есть, словно мне надо смириться с тем, что со мной происходит. А я не могу. Не могу притворяться, что все нормально, когда я всем своим существом чувствую, что это не так. Что бы ни происходило, я должна встретить это лицом к лицу.

Я не мог не восхищаться решимостью Сенейры. Я прислонился к дереву, все еще держа ее за руку.

— Черная Тень — это кошмар, — признался я. — Когда начинается приступ… хуже этого, наверно, ничего в мире нет. И пусть никто не смеет говорить тебе, что это не так.