Елена Воробьева - Не оставляющий следов: Обретение

Сыщик встал и низко поклонился:

– Аландар Делун Пиккья, к Вашим услугам, Учитель Доо. Я рад, что Вы не просто мифический персонаж... Вам ведь сейчас, насколько знаю, должно быть около трех сотен лет?

– Оставьте, Аландар Делун, мы все не молодеем... – Учитель довольно засмеялся и махнул рукой. – Вы въедливы, как Ваш покойный дедушка: вот уж кто был по-настоящему мифический персонаж. Ведь это он привел вашу семью к Пиккья, не правда ли? И он давно бы попросил меня снять любимую шапочку.

И наставник, впервые за все время пребывания в доме, снял свой хэ-е, «лотосовый листок» беззаботного скитальца [8] Хэ-е – «Плат беззаботного скитания» (сяо яо цзинь), также носит название «лотосовый листок» (хэ е), головной убор странствующих даосов. . Я с восторгом таращился на изысканное сочетание черных и белых прядей волос. Добрый десяток шпилек скрепляли пышный полосатый пучок. Сыщик снова согнулся в низком поклоне.

– У меня нет больше вопросов, уважаемый. Прошу прощения. Разрешите удалиться?

– Удаляйтесь. Ученик, проводи гостя.

Уже стоя одной ногой за порогом дома, Шип обернулся и посмотрел мне в глаза:

– Даже не знаю, завидовать тебе или сочувствовать, парень... – его грубоватые слова почему-то принесли радость. – Мне приказано быть рядом. Еще встретимся.

– Значит, мифический персонаж? – вернулся в зал для приема гостей и с неудовольствием отметил его ветхую роскошь.

А недавней ночью здесь царила изысканная пышность... Жаль, что нельзя было оставить себе те прекрасные штуки.

– Есть немного... – Учитель Доо задумчиво рассматривал чайник. – Твоим чаем можно пытать врагов.

– А твоим – усыплять бдительность. Поэтому я сейчас пить чай не буду. Триста лет? Мне стоит называть тебя на «Вы» и кланяться при каждом обращении?

– На самом деле – чуть меньше, – «успокоил» Учитель Доо, – но мне нравится ход твоей мысли. И все же кланяться не стоит, меня давно не интересуют формальности.

– Но как... – в голове не укладывалось. – Триста лет?

– Время... – Учитель Доо усмехнулся, – времени не существует. Те дни и минуты, которые показывают часы и календарь, есть фикция, обман суетливого разума, сеть условностей, наброшенная на живой поток энергий. Когда-нибудь ты встанешь со временем лицом к лицу и выберешь сам, биться в его сети золотой рыбкой или уплыть сквозь ее ячейки в воды вечности. Тогда за твоей спиной не будут стоять монолитом спрессованные века истории и регалии старого рода. Только сам. Гол и бос. Таким, каков ты есть. И либо ты его, либо оно тебя... Займись-ка каким-нибудь делом, мой юный друг. Десять кругов вокруг дома!

И он застыл в пыльном кресле. Задумался.

Нельзя допускать, чтобы наставник задумывался: в его в голову на досуге приходят абсолютно дикие идеи. После обеда мне было выдано распоряжение отмыть оставшиеся без хозяйского пригляда комнаты. Пришлось кое-что пояснять. Во-первых, «Дом в камышах» имел двенадцать помещений, не считая галерей и переходов, в данный момент изрядно захламленных; во-вторых, последнюю уборку здесь проводили всего-навсего лет десять назад; в-третьих, этим всегда занимались слуги.

– И где же они? – огляделся Учитель Доо с комическим изумлением и вложил дужку ведра в мою ладонь. – Сегодня отмоешь кухню и зал для приема гостей, завтра приведешь в порядок чердак... Садом займемся позже, там давно пора разбить розарий и облагородить русло ручья.

Кухня наводила уныние. Какой-то дурак бросал огрызки овощей и обрезки колбасок по всему полу, грязная посуда громоздилась по углам. Горшки для варки риса... настоящий кошмар! Паутина и копоть бахромой оплели потолочные балки. Похоже, сегодня мне придется изрядно потрудиться.

Собирая мусор в бумажный пакет, вспоминал, как в поместье Иса бегал по свежевымытому полу, оставляя на нем следы башмачков, капризно переворачивал на шелковые ковры «полезную» гречневую лапшу, бросал дорогие игрушки в самых неожиданных местах. На них наступали слуги и бывали за это наказаны... Да, мне многое позволялось в доме отца – младший сын от прелестной младшей жены, отрада сердца, утеха старости. Мама была Куккья, из клана певцов, на ее виске алела роза, оплетающая двойную флейту. Маленькая и хрупкая, с голосом, как серебряный колокольчик... Была ли она красива? Возможно. Для меня она была прекрасна – волшебница, скользящая в туманных покрывалах по кромке реальности, заступающая за грань ножкой в расшитом башмачке и уводящая в мир грез. В какой-то момент там и растворилась. Я плакал ночами, звал ее, искал... и не находил. Никто так и не объяснил, что случилось, а отец несколько лет не заглядывал в мои комнаты. Пришел, когда исполнилось десять, в сопровождении иссушенного старца с жесткой линией рта и татуировкой Иса из клана имперских банкиров:

– Это наставник Борегаз. Ты уже достаточно взрослый, чтобы учиться, – голос был привычно размерен и монотонен. – Завтра приступишь.

– Папа! – я обрадованно заверещал. – А...

– Завтра приступишь, – отец недослушал и вышел вон.

Я до сих пор хочу у него спросить: «А где мама?».

Как теперь понимаю, наставник Борегаз не был злым человеком – он был просто-напросто старый ходячий абак. Любое непредписанное движение, любой отголосок несанкционированного чувства он изгонял из своих уроков бамбуковым стеком. Удары не оставляли следов, но долго отзывались болью. Уже через неделю таких занятий математика, законодательство империи и прикладная экономика доводили до паники. Я ненавидел их и его, но ни слезы, ни капризы, ни мольбы не колебали железную волю отца. Раз в месяц он вызывал меня в свой кабинет, чтобы проверить усвоенное и вложить знания об устройстве общества, в котором придется жить. Тонкости взаимоотношений кланов, родов и семей. Его лекции повергали в еще большее уныние и убивали всякий интерес к предмету. Мир отца был несправедлив к людям.

Вечерами пробирался в павильон отцовских наложниц или покои сестер, где мурлыкала музыка, лились песни, читались стихи. Там пахло цветами, шуршало шелками, там нежно качали в сладких объятиях. С увлечением я слагал корявые вирши, танцевал и проказничал, фальшивил на лютне и достаточно прилично рисовал.

Отец, скорее всего, знал об этих походах, мало что в доме укрывалось от его ока. Возможно, именно поэтому меня поставили перед фактом помолвки с девчонкой из семьи Туркис. Сразу после празднования пятнадцатилетия. С торговкой! Презренные денежные мешки: «перенасыщение рынка», «недополученная прибыль», «транспортные издержки», «парадокс покрытия расходов в стоимостном потоке»... Сочащийся сарказмом голос отца убил в зародыше все протесты: «Ты бестолковый позор рода Иса. Из тебя не получится хорошего законника или чиновника, а плохие нам не нужны. Семья позаботилась о том, чтобы ты не окончил дни в нищете. Возможно, жизнь в торговом клане сможет привить тебе чувство долга».