Елена Асеева - Веремя странствий [СИ]

Бореньку разбудил тихий говор, и сразу послухалось ему, шо ктой-то с кем-то балабонит. Токась мгновение спустя, отрок смог разобрать, шо те двое меже кем йдёть разговор, не просто гутарят або беседует, а вздорять. Мальчоночка ано не открывши ащё очи, вулыбнулси, зане распознал, шо у то сызнова ссорились Сом и Гуша, и первый при энтом бранилси, а второй боронилси.

— Ведь скока тя просить можно Гуша, — гневливо произнёс воин. — Ну, кормыхайси ты далече от мене, особлива кады я итьбу готовлю, оно як мне эвонту слюну не приятно вощущать на своих волосах, аль зреть аки она тонеть у нашей похлёбке.

— А чё… чё… я виновать, шо над тобой усё влимичко клужать бабошки и стликозы… клужать… палять… точно чим ты их зазываишь, — ответил обидчивым голоском Гуша и зычно плямкнул.

— Не… ну, я днесь, ей-ей, твой язык укорочу, да сице основательно, шо вон больче плямкать не будеть, — недовольно воскликнул Сом, перьходя с тихого говорка на окрик.

— Да, я с озими… с озими муласика схватил, чё, ты… чё… — исуганно возопил Гуша и также громко застонал, точно ему и упрямь ктой-то отрезал евойную лялизку. Борилка мигом открыл глазёнки, и, вскочив с землицы— матушки на коей почивал, усё ищё укутанный у охабень, прижав его долги полы к оголённому телу, принялси беспокойно озиратьси… старашась, шо Сом выполнил обещанное и вотрубил лялизку шишуге. Обаче вон зря тревожилси, потомуй как Гуша сидел недалече на стволе дерева, и вывертав свову нижню губу да пристроив её на подбородок, ковырял длинным, загнутым когтем кору рассыпающегося на куски древа. Иноредь шишуга отрывал свои зелёные очи от крошившегося у мелку труху ствола да обидчиво зыркал на Сома, который присевши на корточки осторонь соседнего костерка, прямёхонько у котелка у оном готовилась приятно пахнущая, да выбрасывающей увыспрь белы, густы пары, похлёбка, помешивал кушанье деревянной ложкой.

— Фу…, — взволнованно дохнул отрок, и просиял улыбкой воину. — А я вже подумал ты, дядька Сом, и ей-богу Гуше лялизку укоротил… Ажно! вспужалси! Сом перьвел взор с бурлящей похлёбки, и по-доброму глянув на мальчика, улыбнулси в ответ, его светло лико от горячей дымки, парящей над котелком, раскраснелось и он громко так, абы шишуга непременно вуслыхал, молвил:

— Да, я, Борюша сице и содею… у иной раз… Непременно рубану своим мячом ентов язык, ежели вон ащё раз надо мной пролетить.

— Дядька Сом, а як же тады вон исть будеть, коли ты яму евойну лялизку отрубишь? — поспрашал мальчоночка. И воззрилси на шишугу, каковой смекнув, шо за него заступаютси и знать его лялизка вне опасности, нанова выбросил увысь свой длинный, зелёно-серый язык и мгновенно чавой-то выловил у воздухе. Послухалси негромкий плямк, оный вызвал на лице воина неприятный, для взгляду, перекос управо.

— А вэнто, он пущай таче сам и думаеть аки жамкать будять, — недовольно проворчал Сом, и медленно поднявшись с присядок, выпрямилси да развернувшись, сёрдито вуставилси на шишугу. Гуша неторопливо пережёвывая чтой-то, подтянувши нижню губу к верхней, и крепко сомкнув уста, узрев то лицезрение, немедля прекратил жувать и спешно попыталси сглотнуть то, чё було унутри рта. Тока то, чавось вон так вяло перьжёвывал, верно было вельми твёрдым, а може плохо перемолотым. И кады шишуга глотнул энто яство, оно застряло идей-то у евойном горле, да сице неудачно, шо Гуша стал задыхатьси. Головёшка его, така боляхная, подалась впредь, махонечкие глазёнки вокруглись и выпучились, будто у лягушонка. Вон широкось раззявил роть, вукрыв нижней губой увесь прямой, крупненький подбородок, да попыталси свершить глотательное движение, но похоже то яму не удалось сувсем. Изо рта на вывернуту губу и подбородок покатили густы слюни, кые стали пузыриться, вжесь аки закипевшая похлёбка у котелке, глаза наполнились слезьми и чудилось, ищё мгновение, и, шишуга вумрёть— задохнувшись. Сом увидав тако дело, резво подскочил к Гуше и, шо есть мочи тукнул егось ладонью по спине. И тадыличи из распахнутого рта шишуги выскочил здоровенный, наполовину пережёванный зелёный жук да вулетел далёко уперёд, упав в покрытую высокими травами оземь. А Гуша, напоследях, глубоко вогнал унутрь лёгких воздух да прынялси прерывисто дышать. Сом посотрел у перекошенное, от страданий и не хватки воздуха, лико шишуги и покачав главой, направилси к костерку, идеже воставил кипящий котелок, на ходу отметив:

— И ваще… не стоить таких осе ражих жуков целиком глотать. Борилка наблюдавший за происходящим со стороны и ано не успевший ни чё путного сделать, абы прийтить на помочь шишуге, громко засмеялси. И не стока выпученным очам Гуши, скока тому, шо тот избавленный токмо… токмо от внезапной смерти, стоило Сому потопать к готовящейся похлёбке, немедля подскочив со ствола древа, на коем восседал, побёг тудысь, иде приземлилси ражий да плохо перьжёванный жук. Шишуга опустилси на присядки сторонь места падения жучка да раздвигаючи руками тонки долги стебли принялси искать, по-видимому, до зела вкусну снедь. Малёхо опосля, Гуша нашёл свову потерю и крепко вухватив её двумя острыми когтьми возвярнул на прежне место, а именно у роть. При том Гуша не забыл воглянутьси и озабоченно зекнуть зелёными очами у Сома. Послышалси тихий звук похрустывания, кажись, то дробили зубы шишуги жёсткие крылья жука.

— Тьфу… ты, — не выдержал Сом, и, застыв с поднесённой ко рту ложкой, от которой шла тонка дымка, пущенная горячей похлёбкой, покачивающейся на её деревянном дне, сказал, строго глянув у спину сидящего шишуги, — вон его сызнова у роть запихнул.

— Да, пущай, жуёть, чаво ты к нему пристал, — молвил Былята. Вон и Сеслав подошли к костру за оным расположилси мальчоночка, возвратившись к месту ночлега, с той сторонушки откудась вытекала из озера речушечка. Былята вставши подле мальчика, поколь посмеивающегося, посотрел на него сверху униз и вобращаясь к нему, спросил:

— Борюша, а ты эй-то почему пробудилси в охабень завёрнутым. Вже помню я, укладывалси почевать ты у рубахе, да штанах. А поутру гляжу вони сырыми на бревне лёжать. Малец токмо Былята остановилси сторонь него, приветственно задрал головёнку, а вуслыхав вопрос, чичас же торопливо её склонил и вперилси взором в пламя костерка, не ведая чё вутветить. Сеслав присел на корточки, супротив отрока, и вусмехаясь, начал ломать сухие, принесённые ветви, подкидываючи их у огонь. Шишуга, судя по сему, тоже услышал спрос старшины воинов и затаилси, перьстав ано перемалывать свово жука.

— Чё молчишь, Борюша? — ласковенько спросил нанова Былята. За третьим костерком, идеже почивали Крас, Орёл, Любин и Гордыня, ктой-то зашевелилси. А засим с оземи поднялси, у также як и Боренька укутанный в охабень, Крас, и шибко проморгавшись, воззрившись на поникшего мальчоночку, спешно закалякал: