Елена Асеева - Сеча за Бел Свет [СИ]

— Прими эту цепь Любоначалия княже Борил, потомок Велеба наследника великого Асура Индры! И отсель до скончания веков повелевай народом полканским! И отсель до скончания веков веди нас по оврингу наших Богов Дыя и Индры! Рам протянул к голове мальца ту цепь и неспешно возложил её.

Слегка широковата у обхвате цепь скользнув, будто змейка по волосьям, на сиг обвила евойну головёшку, вздрогнула вроде живой и немедля сжалась, по-видимому, вуменьшившись у длине. При ентом вона крепенько обхватила голову Борила, а клиновидны каменья, как показалось ему, словно вросли в лоб, да полыхнули во всех направлениях серебристо-голубыми лучами. Боренька, без задержу, споднял увысь свой меч, поверталси направо и як ему и было велено, медленной поступью пошёл к престолу. И сызнова, точно лез он на вершину Мер-горы, аль спущалси у огненную пропасть за мечом, тягостно давалси ему кажный шаг. У груди надрывно дышали лёгкие, а сердце бешенно выбивало стук, васнь выдавая резкое ударенье по вогромному бубну… Да не просто по тому на каковых играють оралы беросы, а по тому в каковые вударяють беросы воины, пред боем, абы вызвать страх у ворога и кои кличуть тулумбас да набат. А очи Борюши вупор сотрели на сияющий златым светом престол.

Промаж того приоткрывшиеся вуста чуть слышно зашёптали, верно подбадриваючи собя: «Торенкой Вышни… Крышни… Перуна… Семаргла и тобя мой Бог Сварог я шёл… иду… и буду засегда ступать!» Неспешно сице он приблизилси ко ступеням престола и протянув у сторону стоящих сторонь него двух склонённых серых полканов, чьи лошадины тела були усыпаны паче тёмно-окрашенными пятнами, чём усё иное, держащих у вытянутых руках одну красну узку подуху поклал на неё меч, а посем ступил вельми медленно на водну ступеню. Маненько помешкав, мальчик пронзительно дохнул и преодолел ащё две ступени, да встав на узком пятачке, глянул сёрдито на великолепный престол, столь ражий и пышущий излишеством. Само сиденье на престоле было подбито золотым холстом, по поверхности которого просматривались, судя по сему, вышитые усяки изумительны вузоры нанесённые серебряными, рдяными и чёрными нитями. Споднявши голову мальчуган вызарилси на высокий вукрашенный резьбой многосторонний купол, с под низу также искусно убраный золотым холстом и вусыпаный символами Индры да Дыя начертанными серебряными нитями. Обозрев ту вычурность, так противну душе мальца, вон шибко сжал зубы, так чё они скрыпнули, напряг усё свово купаво личико, иде дрогнув натянулась кажна жилочка, а опосля повернувши голову улево посотрел на стоящих подле стенищи беросов. Вглядываясь во их так знакомы и родны, со смугловатой кожей, лица, чисты очи, подолгу останавливаясь взглядом на кажном из них: Быляте, Сеславе, Соме, Гордыне, Орле, Красе.

Близких, отчих… у коих с ним овый… единый прародитель Вышня. Да ден могёть Борила… осе туто-ва чичаса изменить их обчему Отцу Вышне, изменить своей душе… изменить, значить предать… Предать Вышню, Крышню… Крышню…Крышню. Обаче коль, право молвить, так-таки то сам Крышня со светло-пошеничными, почитай ковыльными волосьми озаряемыми восьмиконечной, солнечной звездой сияющей над его главой, со тёмно-голубыми глазьми, схожими с летними раздольями небес, послал его сюды… Сюды у Таранец. И ведал… ведал он… надеялси чё он— Борилка преодолееть усе трудности на той торенке дальней, пройдёт её, добудет меч. Да будять стоять осторонь эвонтого седалища решаючи во душе садитьси на него али неть. Решаючи во душе изменить своей торенке али неть. «Нет не изменю, — молвил чуть слышно сам собе Борилка, оно как в наполненной мелодией, вызываемой волынками, Чандр палате его реченьку окромя него никтось не слухал. — Своей торенке не в жизти не изменю и воссяду на ентово раззолоченно седалище токмо для того, шоб полканы пошли уместе с беросами». Мальчик ищё разок глянул на бероских воинов, и увидал як Былята ласковенько вулыбнувшись, едва зримо кивнул ему головушкой, по-видимому, сице подбадривая. И тадыличи Боренька шагнул к сиденью и развернувшись ликом ко распахнутым на джариб вратам опустилси на престол свово предка и Асура Индры. И стоило мальцу коснутьси золотой полстины сиденья, как мгновенно от ослона и обеих боковых стенок во все стороны пролегли широки таки полосы свету. Ищё морг и вон ентов свет увесь вспыхнул, а засим запылал не токась престол, но и сам Борилка, и чудные клиновидные каменья у его лбу. Они так яро вспламенились светом, чё отрок на сиг прикрыл глазоньки, а из сияющих голышей прям на пол впали серебристо-голубые струнки. Энтовы тонки ниточки коснувшись бело— каменного пола, словно слились у единожду полосу таку нешироку, похожу на тропку… серебристу тропку. И немедля у ней лучисто блеснув огоньками заплясали бусенки кумачного да зекрого свету. Торенка нежданно направила свой бег, будто пробивающая собе узбой маханька реченька, по глади каменного пола сквозе Лунны палату к выходу и скатившись на лесенку по прикрывающей её чермной полстине домчалась до джариба. Ни мгновеньица ни востанавливаясь тропка выкатилась на полотно джариба и натолкнувшись на голыши редро-жёлтого и смаглого цветов, по виду схожих с трёхлапыми листками, понесла свой свет по ней, туды, уперёд прямёхонько на столпившихся полканов, кыи узревши небывало чудо, спешно прынялись раступатьси, высвобождаючи ей место. А торенка достигнувши почитай средины джариба также унезапно замерла да стала ащё шибче блестать. И вдруг… свёрху, вроде из самой небесной лазури спустилси на край той торенки солнечный луч Ра. Вон токась дотронулси до тропки и абие иссяк, а она стала мерцать насыщеней и светозарней. И тады ж полканы, заполнившие джариб, вздели уверх головы, будто следя за исчезающим у там, идей-то во поднебесье, солнечным лучом, а посем громко и испуженно загамили. Эвонтов гик был таковой мощный и зараз выдохнутый множеством полканских голосов, чё вон заполнил увесь джариб, а можеть и увесь град, да без задержу залетел у Лунну палату. Полканы меже тем голов не вопускали, вроде узрев тама, у тверди небесной, чавой-то весьма придивное, овые из них подняли ввысь руки и вуказуя на то громко закликали: «Рупладгаж хенитарх!

Хенитарх! Хенитарх!» Рам, Кера, Лам и дюже масенький Бара взволнованно перьглянулись, чичас же у Чандр палате смолкли волынки, а Борюша резво спрыгнув со свово престолу побёг по мерцающей торенке к выходу. «Ихашдар княже! Ихашдар!»— еле слышно промолвил услед пронесшемуся подле него мальцу Рам. Одначе отрок его точно не слыхивал, вон миновал стоящих урвар и темника да выскочив из палаты, ни на миг не снижая скороходи, направилси вниз по ступеням лесенки. Вступивши на каменно полотно джариба мальчуган пробёг ащё немножечко, и тады тока востановившись задрал главу. Ослепительно полыхнули у его лбу, приросшие к коже, прозрачные каменья. Солнечные лучи коснулись их них рёбер и они словно вспламенились ярым бело-голубым светом таким, як брезжила у небосводе огромна птица у каковой Борила сразу угадал Магур— посланницу Индры. От радости мальчуган вскинул выспрь праву руку и замахал птице, а та точно ждавши его зову, резко пошла удол, стремясь приземлитьси на мерцающую торенку.