Виктор Кораблев - Королевства изгоев [СИ]

Шли месяцы, но глядя на ребенка, Диего видел лишь свои преступления, свою вину, свою ошибку. Однажды Скордо подошел к барельефу, что изображал сотворение первого гремлина. Он встал и скопировал его позу. Просто дурачился.

Дурак, смотри на что замахнулся.

Диего сорвался, разбил барельеф своим лбом. Затем опять сбежал. Пастырь выбрался на поверхность. Нашел Сару и вывалил все на нее. Она снова сказала, что тот дурак, и зачем ему глаза, если он даже не хочет видеть своего ребенка.

Диего обдумал ее слова. Ночью он пошел к реке, где она стирала, и стал лицом под водопад. Он держал глаза под ледяными потоками, пока те их не выхолодили. Утром его нашла Сара.

Она отходила его увесистым суком. Кричала на него, оскорбляла. Затем помогла дойти до спуска в тоннели гремлинов. Сара спустилась вместе с ним. С ним и осталась, объясняя это тем, что тот пропадет без нее. Она оказалась права. Ее компания и слепота подарили ему толику покоя, который он так желал.

Не прошло и нескольких недель, как вызрела кладка матери Гизмо. Из одной кладки может появиться до тридцати гремлинов, так что малыши распределяются между взрослыми общины. Диего не успел опомниться, как Сара принесла Гизмо.

Она его сразу приметила – маленький и тощий. Сара считала, что такому малышу нужна настоящая мать, да и Скордо не будет так одиноко. Так они и жили. Хорошо жили, пока Диего ни сделал из Скордо послушника, а воспитание Гизмо ни поручил Саре.

Скордо досталась суровая дисциплина, часы проповедей и заучивание сказаний прошлого. Гизмо же слушал истории про наземный мир и вообще рос нежным ребенком. Что сказать – мать-полурослик.

Все было хорошо, пока одна из историй, что Гизмо пересказал Скордо, не запала тому в сердце. Он понимал, что он рожден кемадо. Прирожденный герой. А история и была про героя – про основателя Вольнограда. Он захотел выйти и посмотреть на его статую. Диего запретил, он четко дал понять, какое предназначение того ждет. Вечное бдение под тоннами камня.

Скордо взбунтовался. Он не хотел такой судьбы, тогда он в первый раз оскорбил отца и традиции. Тогда же, Диего в первый раз избил сына. Пастырь сильно поругался с Сарой и забрал Гизмо в послушники. Тот был избалован, плохо справлялся, даже хуже Скордо, который делал все из-под палки. Этот контраст будто снова вернул старику зрение. Теперь в сравнении он видел превосходство Скордо над обычными гремлинами.

Вина снова накатила на Диего. Он сходил с ума. Лупил сыновей по малейшей оплошности. Гизмо сбегал к матери. Скордо черствел, запирался в себе. Он стал срываться на брате. Тот боялся и его и отца. Сара пыталась что-то сделать, но что она могла предъявить обезумевшему кемадо. Лишь пыталась лупить Диего в ответ и ограждать Гизмо от брата. Когда братья доросли до возраста участия в Лабиринте, Скордо наконец вошел в силу и избил отца. Сказал, что уходит.

Диего обругал его и заявил, что тот сможет уйти лишь, оставив потомство, и после этого ему будет запрещено появляться в общинах гремлинов. Скордо согласился. Началась подготовка. Гизмо ушел в отшельничество, укрепиться духом и телом. Он, несмотря на все тумаки отца, был крепок в своих убеждениях. Чтил традиции. Он вернулся перед забегом, но проиграл. Скордо обошел всех в Лабиринте, зачал детей. Был изгнан. Тогда исчез и Гизмо.

Если раньше Сара лишь кричала, то теперь начала плакать. Каждый день, долго. Пастырь разузнал где они, но ничего не сделал. Диего понял, что потерял право не то что вести свой народ, но и воспитывать своих детей, сложил с себя полномочия и переехал сюда. Чтобы быть ближе к сыновьям и к последнему из племени создателей. Чтоб умирая, успеть извиниться, что всех их подвел.

Редрик сидел, покручивая в пальцах свою папиросницу. Ему было жутко неудобно, он нервничал до пота в ладонях. Это была очень личная история. Парень к такому не привык. Гизмо сидел и пускал облака ацетона. Скордо поскреб пальцем каменный пол:

– Какая трогательная история, но я и правда зачерствел. Чего ты хотел добиться, пересказав то, о чем я и так догадывался?

– Просто ты – мой хороший сын, Скордо. Я знаю, что ты тайно проведывал мать, знаю, что продолжаешь по мере сил жить достойно.

– И что?

– То, что я хотел вырастить из тебя того, кем сам хотел бы стать. Но в результате, ты стал таким же как я. Сбежал от своих детей, убийца, преступник. Но мои преступления много хуже, я могу лишь гордиться тобой. Вами обоими. И просить прощения.

– Так почему? – Скордо ударил кулаком в пол. – Раз ты все понимал, почему мы пришли к этому?

– Мы гремлины – рукотворные создания. Нас создали служить и оберегать драконьих королев. Но когда мы этого лишились, осталось лишь наше наследие. Наследие предков и создателей. Я просто хотел, чтоб оно жило, любой ценой. Иначе зачем мы здесь? Какой смысл?

– У меня нет ответа на твой вопрос, старик. Ты просто облажался.

– Знаю, и я хочу, чтобы об этом узнала вся наша семья, – Диего посмотрел на Реда.

– Ардиендо… Редрик, прости, что я все на тебя вывалил. Просто, я понял, что нельзя иначе. Если ты не захочешь иметь с нашими мертвыми обычаями ничего общего, я не против. Я не дал такой возможности своим детям. Лишь, скажи свое мнение, по этому поводу, но, если тебе нет до этого дела, я извинюсь и больше не потревожу тебя.

Это определенно самый длинный день во всей гребаной жизни. Мнение им всем выдай. Мысли тяжелые, как камни. Нет. Легкие – их просто нет. Под легкими – желудок. Заурчало в животе. Голоден. А в кафе горничных – пирог. Может, яблочный. А какое у них во дворе росло дерево? Может, яблоня. Может, ее посадил этот Протей, или сама выросла. Зачем? Почему не срубили? Какой в ней смысл...

Парень улыбнулся. Ред раскрыл портсигар. Последняя. Подкурил об уголь из жаровни. Раскрошил. Из кулака посыпался пепел и искры.

– Ты и правда паршивый отец, Пастырь. Я и дня не пробыл твоим сыном, а уже хочу сбежать.

– Зато честно, – выдохнул старик.

– И ты допустил три ошибки, ни две.

– Тогда просвети меня, может теперь то хватит духу прыгнуть в море.

– Вряд ли. Как я понял, Фумус создал первое поколение гремлинов в услужение Мико. Так?

– Так, – ответил Гизмо, за отца.

– Значит остальные поколения просто размножались, пока не родились вы. Так?

Тишина. Искрящаяся багровым, лиловым и золотым темнота.

– Я голоден. Благодарите мой живот за аналогию. Вот посажу я яблоню у себя на земле. Мне больше не будет нужды в яблоках – ее мне хватит. Но через время из случайных семечек вырастет вторая. Я сажал первую с четким смыслом ее существования – давать плоды. Что же я сделаю со второй? Могу тоже начать собирать урожай. Могу срубить. Могу выкопать и перевезти, даже продать. Могу, просто, ничего не делать. У второй яблони нет смысла, с ней можно сделать все что угодно. Но ведь и первую я мог срубить в любой момент, посадив на ее место персик или грушу.