Роман Суржиков - Лишь одна Звезда. Том 2 [СИ]

— Помоги вам Светлая Агата.

Тогда Джо подходит к миледи и просит:

— Разрешите мне участвовать в вылазке.

Умом он не понимает, зачем это делает. Что-то в глубине сердца заставляет высказать просьбу. Быть может, это — жажда настоящего. Желание совершить, повлиять. Не пировать, когда другие гибнут. Ощутить себя воином. Ощутить себя живым, тьма сожри.

— Что это вы надумали?.. — герцогиня кривит губы. — Вы — моя защита. Я здесь, и вы останетесь здесь.

Защита?.. Ее защита — те три несчастных девушки, что пробуют пищу. И лучники на стенах. А Джоакин — не понять даже, кто, зачем ей нужен. Жизнь вообще — не то, что можно понять…

В бойницы надвратной башни они смотрят, как проворачивается на гигантских шестернях кусок моста и ложится ровно, как мчится через него конный отряд. Темно. Фонари с башни светят на берег, слепя гвардейцев, а мост остается во мраке. Расчет был точен: гвардейцы замечают атаку слишком поздно. За минуту до того, как конники врезаются в их строй.

Хотя какой, к чертям, строй? Там, на берегу, просто лагерь: палатки, костры, телеги, бочки… Горстка часовых, несколько мантелетов поперек моста — защита от стрел, не от рыцарей. Иксы сносят преграду, топчут часовых, несутся мимо костров, рубят направо и налево. Пройдя насквозь лагерь гвардейцев, они вылетают на набережную.

Там мещане. Последними днями там всегда мещане: в любое время есть охотники позаряжать камнеметы, помочь, поглазеть. Красный Серп, видно, платит им. Иксы влетают прямо в толпу, и над берегом взлетают вопли. Герцогиня права, и Хэммонд прав: мужики не пытаются сражаться — бегут. Сталкиваются, сбивают друг друга, падают под копыта… Толпа вязка, медлительна, а набережная — узка. Самые умные прыгают в воду, цепляются за льдины…

Джо и леди Аланис, и офицеры северян смотрят с башни, как рыцарская сотня давит столичную чернь. В стороне от моста темно, и можно лишь видеть, как мечутся тени, да слышать истошные крики. Герцог роняет слово, едва шевеля губами, и Джоакину кажется, что это было слово «дерьмо». Если герцоги вообще говорят: «дерьмо».

Над берегом взлетают огни. Иксы выхватывают из костров горящие поленья, поджигают факела. Плещут маслом на камнеметы, тычут пламенем. Огонь пляшет на рычагах машин.

— Пора назад, — шепчет герцог.

— Все хорошо, кузен! Наши мечи задают им чертей!

Иксы уходят все дальше по берегу, поджигая остальные машины, скидывая в воду оставшихся мещан. Набережная почти опустела: кто сумел сбежать, кто силится выплыть в ледяном Ханае, кто превратился в месиво под копытами. Люди кайра Стила светят факелами уже у Воздушного Моста.

— Они увлеклись, — нервно цедит герцог. — Пора возвращаться!

И, спустя минуту:

— Ради Агаты, пора! Деймон, подай им знак!

— Какой, кузен? Они ничего не услышат.

— Свети фонарями!

— Все хорошо, не паникуй. Мы побеждаем!

— Свети, тьма тебя сожри!

Фонари не достают туда, где орудуют иксы. Но кайр Стил, наконец, насытился местью и командует отход. Отряд поворачивает и мчит к Дворцовому Мосту.

Заслон, что успели построить гвардейцы, выглядит ничтожным. Среди руин лагеря собрали бочки, подкатили телеги, выставили копья, взвели арбалеты. Их там сотня, не больше: все, кто успел опомниться и собраться с духом. Отряд иксов тратит на них лишь пару минут. Сбавляет ход, будто споткнувшись о преграду, крутится на месте, звенит мечами… Вот все и кончено, иксы скачут через мост к воротам.

— Тьма! — шепчет герцог. — Чертова тьма!..

Три десятка лошадей вернулись без седоков. Дюжина всадников из последних сил держится в седле, некоторые падают, едва выпустив поводья.

Арбалетный болт вошел Стилу в ямочку под кадыком, аккурат над верхним краем нагрудника. Пол-лица залито кровью изо рта и носа. Глаза мутные, будто пыльные.

— Ох, Агата… — герцог склоняется над Стилом, мотает головой. — Прости меня. Вылазка — дурная идея. Красивая и дурная… Я должен был запретить!..

Хэммонд говорит:

— Не трудитесь, милорд, он мертв.

Герцог шипит в ответ:

— Вижу, что мертв, тьма сожри! Я хочу говорить с мертвецом! Кто вы такой, чтобы мешать мне?!

* * *

Дворцовая голубятня похожа на звериную челюсть. Пять островерхих башенок торчат, как клыки. В четырех — птичьи клетки, в последней — смотровая, комната для служащих. Тут дежурят два придворных птичника в синих мундирах с белыми перьями на плечах, а с ними — пара наблюдателей от северного войска: грей кайра Хэммонда и оруженосец Джоакина. Прилетевший голубь садится на жердь, что тянется от башенки к башенке. Его хорошо видно из окна смотровой, а если и прозеваешь момент, то пернатые в клетках все равно поднимут шум. Тогда один из птичников выходит на балкон и подзывает голубя, показывая хлебные крошки на ладони. Голубь садится ему на рукав, принимается клевать. Птичник оглаживает его: «Мой хороший… умница», — и несет в смотровую. Голубь курлыкает и трепыхается, пока человек, держа его крепко одной рукой, другой снимает с лапки крошечный сверток. Это — запаянная воском бумажная ленточка. Человек кладет ее в круглую выемку на столе и внимательно осматривает птицу. Голубь в порядке: блестит сизым пером, бьет крыльями. Человек гладит его и, воркуя что-то, приятное птичьему слуху, несет в клетку. Это — столичный голубь, его место в первой башенке, вместе с полусотней земляков. В остальных клетках, помеченные цветными лентами, обитают птицы из графств и герцогств.

Птичник возвращается в смотровую и, сломав воск, развертывает ленточку. Раньше служба заключалась в том, чтобы переписать каракули с ленты крупными буквами на чистый лист, и, вложив его в конверт, надписать имена отправителя и адресата. Затем внести в толстенную учетную книгу пометку, в какое время и откуда прибыла птица, когда была отослана. Если в письме не указано время отправки, птичник должен определить его по таблице. Затем конверт с письмом нужно доставить в имперскую канцелярию. Голубятня при этом не должна оставаться без присмотра, потому дежурят всегда двое.

Сейчас, когда во дворце хозяйничает северный герцог, порядок стал иным. Птичник не читает и ни переписывает ленту, а только вкладывает ее в конверт и помечает время получения. Соглядатаи от северян смотрят, чтобы птичник не подменил и не прочел послание. Не читают и сами соглядатаи — они безграмотны. Один из них — грей или путевец — относит послание агатовской леди в маске, она-то и становится первым человеком, кто узнает содержание письма.

В этот раз, однако, вышло не так. Джоакин Ив Ханна зашел к Весельчаку — так бы сказать, в гости. Чем хороша смотровая: здесь тепло и уютно. Помещение маленькое, печка обычная, дровяная, так что когда во всем дворце гаснет искра, смотровая отапливается, как надо. Стены обшиты дубовыми панелями, а на них во множестве развешены всякие занятные штуки. Бронзовый хронометр с четырьмя — зачем бы?.. — стрелками; в его нутре что-то вечно урчит и пощелкивает. Таблицы с расстояниями и сроками полета, из них следует, например, что двести десять миль от Сердца Света в Надежде до столицы голубь проделает за 5—6 часов. Карты земель с начерченными на них магическими узорами маршрутов. Полочка с сургучом и крохотными — меньше мизинца — печатками. Ворохи разноцветных лент на крючках, над одним из которых значится странное слово: «Транзитные». Грязный халат, который птичник надевает, идя в клетку… Все это создает чувство уюта и покоя. Джоакину нравится в смотровой.