Роман Суржиков - Лишь одна Звезда. Том 2 [СИ]

Когда он вошел, все чинно его поприветствовали: синие мундиры отвесили поклоны, грей Хэммонда назвал сиром. Чего скрывать — это тоже приятно. Весельчак спросил:

— Ну, как там оно, на стене? Как обычно, плохо? Или по-особому паскудно?

Джо сел у печки и сказал:

— Налей-ка мне сперва чаю.

Оруженосец налил, а старший птичник развернул узелок:

— Хлеб с салом. Угощайтесь, сир воин.

Джоакин — здоровенный детина с мечом и кинжалом, но глаза у него — карие, добрые, не северные. Потому птичники считают его человеком.

— Благодарствую, сударь, — ответил Джо.

Он принялся жевать сало, запивая чаем, а чай закусывал головкой сахара. Все глядели на него с ожиданием вестей, и Джо подумал: ждут-то они разного, каждый своего. Грей Хэммонда хочет вести о том, что северное войско пришло, наконец, в столицу, и над берегом реют нетопыри, а герцог на радостях раздает греям деньги, а кайрам — земли. Птичники надеются, что герцогу снесли, наконец, его больную голову. Весельчак же надеется… неясно, на что. Где надежды, а где Весельчак! Гробки-досточки, — вот и все, что он ждет услышать.

— Гробки-досточки, — сказал Джо.

— Кому? — оживился оруженосец.

— Позавчера кайр Стил прошелся по берегу и выкосил мещан, что орудовали камнеметами. Вчера столичники не рисковали ходить на набережную, и тела лежали, как были. Погост, а не набережная. Сегодня уже приехали телегами, собирают покойников, увозят. Гробовщики ходят прямо по берегу, предлагают услуги — ну, и ушлый же народец! Один орет так, что на стене слышно: «Лучшие гробы защитникам Фаунтерры! Дубовые, сосновые, ореховые! Цена не кусается!»

— Вот люди…

— Да уж, своего не упустят. Тут же и попы правят отходные. Два проповедника вещают с бочек: один проклинает северян, другой — камнеметы. Дескать, беда случилась от того, что дворец владыки портили камнями.

— Это верно, — сказал старший птичник. — Дворец — он произведение искусства, а мятежники прихо…

Птичник осекся, а грей рыкнул:

— Мятежники приходят и уходят, это имеешь в виду?

— Виноват, сударь. Я хотел сказать, война — не повод красоту портить.

— Хочешь сказать — так и говори, — пригрозил северянин и отнял у птичника кусок сала.

Весельчак спросил:

— Отчего же мещане так осмелели, что снова на берег лезут? Думают, у смерти лопатка устала?..

— Как — отчего? — поразился Джо. — Вы и этого не знаете?.. Вчерашним вечером к Серпу пришла подмога. Полубатальон из герцогства Надежда прибыл поездом и развернулся прямо перед мостом.

— Черт… — буркнул грей.

— Ага. Поставили заслон поперек моста: не как был раньше, а серьезный, с бревнами и кольями, за ним — арбалетчики наготове. Теперь уж вылазка не удастся, если снова надумаем.

— Как узнали, что эти парни из Надежды?

— Над ними флаги с костью. Миледи сказала: «Чертов Фарвей, адрианов прихвостень!» А милорд сказал: «Странно, что приарх Альмера еще не прислал своих. Он ближе Фарвея». Миледи ответила: «Галлард боится меня, вот и сидит тихо». А милорд сказал: «Адриан приедет к нему в Эвергард и разъяснит, что к чему. Тогда мы увидим здесь и солнца Альмеры».

— Скоро?

— Вот и кузен герцога спросил: «Скоро, как считаешь, брат?» Милорд ответил: «Недели две». Кузен сказал: «Если наши не придут раньше…» А милорд ответил: «Придут».

Весельчак толкнул старшего птичника:

— Вы по картам большой знаток. Скажите, а: сколько времени ходу от Пикси до столицы?

Но грей Хэммонда огрызнулся:

— Во тьму карты! Милорд сказал — придут, значит — придут!

— В последний раз, когда мы видели войско милорда, — рассудительно молвил Весельчак, — его, это войско, окружала тьма тьмущая имперских красных рубашек. И выглядело все так, будто северянам вот-вот дадут основательных незабываемых чертей.

— Милорд сказал — придут, — отчеканил грей. — Ты помнишь, дубина, хоть случай, чтобы милорд сказал, а вышло как-то иначе?

Весельчак отмахнулся:

— Землицей накроют.

— Кого?

— Увидим через две недели.

Джоакин допил чай, вытер губы тряпицей. Тут бы следовало сказать что-то бодрое и уверенное, чтобы Весельчак бросил нагонять тоску. Но бодрое на ум не шло. Он выложил не все новости. Ночью пала Престольная Цитадель. Гвардейцы Серпа вкупе с рыцарями Надежды атаковали одновременно стену и подземелье. В гарнизоне просто не хватило людей на оба фронта. Если сложить всех, кто погиб за эти дни, выходило, что герцог потерял уже пятую часть войска. Леди Аланис говорила герцогу — Джо слышал, поскольку был рядом с нею: «Милый Эрвин, вы должны что-то сделать!» Это «милый» звучало не мило, а сухо и колюче. «Нам не хватит воинов, чтобы продержаться. За две недели нас сожрут». Герцог ответил столь же холодно: «Наши потери, миледи, в десять раз меньше потерь врага». А она сказала: «Врагу плевать на потери. Он восполнит каждого солдата, которого убьем». Герцог ответил: «Помощь придет, миледи. Тьма сожри, верьте в это!»

— Глядите, голубь! — сказал Весельчак, тыча пальцем в окно.

— Два, — удивился грей.

Две белых птицы перешагивали по жерди, подергивая крыльями после полета.

— Красавицы мои! — воскликнул птичник. — И откуда вы прибыли, такие чудесные?..

Он надел халат, зачерпнул немного зерна. Вышел и скоро вернулся, неся на руке обоих голубей. Младший птичник помог ему: отвязал от лапок восковые сверточки, сломал печати.

— Эй, эй, ты это… не читать! — прикрикнул грей.

— Да кто ж читает? — отмахнулся младший. Сунул обе ленты в конверт, надписал время. — Держите, сударь, несите своему хозяину.

— Не хозяину, а миледи. Она за почту ответственна, ясно?

При этих словах грей глянул на Весельчака, а тот на Джо, и общий ход мысли стал очевиден: в голубятне тепло, есть чай и нет войны, неохота никуда идти.

— Я сам отнесу, — сказал Джоакин, запахнув плащ.

Парк выглядел пустыней: безлюдные дорожки, голые костлявые деревья, цветники под снегом. Тихо, бело и как-то по-особому холодно. Джо даже замедлил шаг, чтобы причувствоваться к этому странному морозцу. Обычно стужа кусает за нос, щеки, ладони, если ты без перчаток, — словом, первым делом грызет непокрытую кожу. Но сейчас иначе: не на шкуре холод, а внутри — под ребрами, в легких, в сердце. Парень прислушался к себе и понял одну штуку: по правде-то не сейчас возник холод, а давно уже был. С того самого дня, как приходил он к герцогу просить за миледи. А в столице сделался особенно силен — будто метель мела в груди, выдувая последние крохи тепла.

Отчего так? Джо мало что понимал в жизни, но сейчас знал ответ: потому, что он чужой среди северян. Не такой, не здешний, бродяга. Как бы хорошо ни сражался — даже если бы ему дали сражаться — он все равно не будет нужен, не станет своим, никто не назовет его братом. Меж северянами есть какое-то свое, лишь им понятное родство, в которое Джоакину не влезть. Потому с ними холодно. Одиночке всегда холодно в чужом городе.