Анна Алмазная - Максим [СИ]

— Испортили нас наши фантазии, погубили, — прошептал Максим. — Сначала отца, потом — меня. Я ведь тогда твою дискету нашел. А как нашел, так и обмер, потребовал у отца сказать, кто ты. Но тот молчал, кричал, что многим пожертвовал для меня. Чем? Мы поссорились. Он что-то орал о снах, и я не выдержал, ушел. А он…

Он, через час… С моста… Сам…

— Максим…

— А потом ты пришла, на те похороны. И я узнал тебя, понимаешь, видел во снах! Я замерла и холодно переспросила:

— Где? Он замолчал и лишь после долгой паузы ответил.

— Не помню… — я не поверила, но промолчала. — Ты мне расскажешь?

— Напишу, — сама того не заметив, пообещала я.

— Я буду ждать, — просто, по-домашнему, ответил мне Максим. И мне вновь стало тоскливо — он сын Александра. Ему тоже больно, больнее, чем мне, а он меня успокаивает… неправильно, все это неправильно… — Нет, сам приду.

— Когда?

— Завтра, — выпалил Максим, мягко меня отталкивая. Сразу же стало холодно, неуютно.

— Я не успею.

— В среду, — ответил Максим. Сегодня было воскресение.

— Хорошо. Слезы на моих щеках высохли, Максим наскоро простился, и мы пошли в разные стороны. Как чужие…

Период траура закончился так же внезапно, как и начался. Я шла по улицам и чувствовала, как ожидание праздника входило в каждую мою клеточку. Внезапно я поняла, чего мне не хватало для нормальной жизни… Почти нормальной… Личного психолога. Желательно сумасшедшего… Как Максим или его отец. Тучи внезапно разошлись, и прямо надо мной мелькнула звездочка.

Моя душа запела. В морозный вечер я была согрета теплом и чувствовала себя по-настоящему счастливой — ведь я опять обрела своего единственного и неповторимого читателя. Пусть даже немного сумасшедшего, но ему я уйти не дам… Ни за что! Откуда взялась эта уверенность?

«Тот сон пришел с ясной, по-весеннему теплой погодой. Я так соскучилась по весне, что вдыхала влажный, пахнущий землей, воздух полной грудью… но эти двое все воспринимали иначе. Даже для моего мира они были необычно одеты. Их плащи казались чуть короче тех, что носили люди из моих предыдущих снов, и были сделаны из ярко-синей ткани с богатой вышивкой по подолу. Видимо, эти двое не были бедны, и, судя по отсутствию уже ставших мне ненавистными ошейников, — свободными. Оба казались примерно одинакового возраста, около двадцати, но совершенно разными на вид.

Тот, что спокойно сидел на камне, был тонок, с нежной кожей, которая быстро обгорает, но никогда не становится коричневой, смягченными, как у девушки чертами лица и черными, прямыми, тщательно прилизанными волосами. Второй казался гигантом на фоне друга: огромный и широкоплечий, он имел шикарную мускулатуру, крепкие короткие ноги, богатую золотистую шевелюру, нос картошкой и маленькие глазки. Голос этого богатыря был под стать хозяину: громкий и бесцеремонный. А чего ему, медведю церемонится? С таким не поспоришь…

— Мы где? — спросил медведь. — И чего ты расселся?

— Думаю, — ответил худой.

— Зачем? Хороший вопрос, на мой взгляд. Да и вполне серьезный в устах этого великана. Такие и в самом деле не всегда понимают — зачем другие думают?

— Я сомневаюсь, мой друг.

— Я тоже, — неожиданно сказал великан, усаживаясь на камень рядом с другом.

— Ты? — изумился интеллигент. Говорили они на том же языке, что и старец, только худой слова выговаривал как-то странно, будто с трудом, обдумывая построение фраз. Так говорят те, кто уже достаточно хорошо знают чужой язык, но думают все еще на своем.

— А ты что думал? — искренне возмутился верзила. — Или я чурбан неотесанный? Мне легко из дома уйти? Там хорошо, сев скоро, мама бражку варит. А здесь? Да куда тебе! Ты к нам только прошлой весной приперся. А там…

— Родина…

— А ты не смейся! — взвился великан, сжимая огромные кулачищи.

— Да не смеюсь я, — примирительно улыбнувшись, ответил юноша. — Куда уж нам, бесчувственным! Только вот напомни, пожалуйста, кто там мне все на уши капал, что ему скучно, кулаки не на ком размять, что в этой деревне век проживешь и никого не увидишь, а там, в городах, таких, как ты, ценят. Кто мне про торговца рассказывал? Сколько он там тебе давал?

— Мешочек серебра в месяц, — мечтательно ответил верзила.

— Вот-вот, а кто мне плакался: родители не пустили, батька выпороть пригрозился, а теперь — родина ему! Кто говорил, что пора ему в мир идти, красоты других земель посмотреть?

— А корова тут при чем? — резонно спросил верзила. — Ты почем корову в лучшие тряпки старостихи обрядил?

— Хватит! — нахмурился худой. — Заканчивай с хандрой: жизнь продолжается, границу мы прошли, осталось каких-то два дня, и твоя мечта исполнится.

— Где граница? — тихо прошептал верзила, испуганно оглядываясь. Видимо, для него, как и для меня, слово „граница“ ассоциировало со злыми пограничниками, поборами, и долгим стоянием в очередях.

— Да вот этот камень и есть граница, — заметил интеллигент. — Мы пока еще дружим, хоть ваш повелитель нашего за нос и водит.

— Больно уж умен, — прошипел верзила, а хилый лишь усмехнулся, видимо, нытье товарища не было для него в новинку:

— Какой есть! Ты встаешь или нет? Хочешь на улице ночевать? Верзила не хотел. Кряхтя и вздыхая, он поплелся за худым, что-то шепча себе под нос, кажется, на счет вкусной стряпни мамаши. Солнышко как раз набрало силу, и идти им стало легко и вольготно.

Я с удовольствием смотрела на знакомые весенние картины, вдыхала свежий воздух и уже с трудом вспоминала оставленную в другом мире голую зиму. Здесь не было машин, дышалось хорошо и привольно, а по обеим сторонам дороги начали лопаться березовые почки. Вспомнив, что именно в такое время собирают березовый сок, я невольно облизнулась. Худой, видимо тоже вспомнив о еде, раскрыл свой узелок, достал на ходу что-то вроде пшеничной лепешки и жестом предложил поделиться с другом. Тот покачал головой и вдруг спросил:

— Ты много ешь, меня больше, а худущий. Почему? Меня тоже интересовал этот вопрос… Второй, не желая раскрывать секретов, засмеялся, запрокинув голову, и продолжил свой нехитрый завтрак под косым взглядом приятеля. Как только худой не подавился?

Внезапно юноша перестал жевать, и я уже решила, что сглазила таки симпатичного парня, как тот жестом остановил друга. Вскоре и мы услышали то, что уже давно услышал чуткий слух худого: цокот копыт по дороге. Мы стояли в основании горки. Дорога, петляя, делала здесь круг, обходя похожее на большой пруд озерко, и нам троим было хорошо видно, как на горке показалась повозка, запряженная двумя лошадями.

Сама повозка была сделана из прочной коры какого-то дерева, и управлял ею средних лет подвыпивший мужик со знакомым мне обручем на шее… раб, захр. Увидев двоих на дороге, захр остановил лошадей и что-то пробормотал вместо приветствия. Благо, что танцевать не бросился!