Анна Алмазная - С приветом [СИ]

— Подумай над другой концовкой, — сказал вдруг мягко Петр. — Ты же знаешь, читатели этого не любят. Да и написано-то не очень. Не верю я тому, что ты написал. И соплей, прости, много. На тебя это не похоже.

Интересно, а что на него похоже?

Дима резко встал и направился к двери. Забыл заплатить? Пусть Петр заплатит. Критик нашелся… сам ни одной книги жизнь не написал, а туда же. Критикует. Да что они вообще понимают в литературе?

Самое главное — что они понимают в боли? Это когда в душе пустота, огромная, и уже ничего не страшно. Совсем.

В следующем романе он убьет Петра. Медленно, со вкусом. Смакуя каждое мгновение. И тогда читатели точно поверят. В текст, написанный в душой, всегда верят!

Если ли в убийстве душа?

Дима остановился. Холодные струи мгновенно намочили волосы, полезли за воротник, остужая.

Дима ненавидел насилие с самого детства. Сжимаясь в комок, когда сыпались на его плечи удары ремнем, он кусал губу до крови и клялся, что сам никогда никого не ударит. А теперь вот пишет нечто про маньяков, про кровь, про убийства. Но в жизни и в самом деле никогда не ударил. Тем более своего ребенка.

Только вот беда… его ребенок так и не успел родиться. И на самом деле в том проклятом гробу лежали двое. Нина и их неродившийся сын. Как куклы-матрешки, одна вложена в другую. И не верится, что все это правда. Даже собственные мысли — правда. Грязные они… И сам он грязный. Отмыться бы…

И кто во все виноват?

— Она Тебе верила, — прохрипел Дима. — Верила, а Ты? Дурь… разговаривать с тем, кого не существует. А вся его жизнь что — не дурь? Так одной больше, другой меньше — какая уж разница?

— Почему Ты не забрал трех! — вскричал Дима. — Урод! Если забираешь, то всех сразу! Ну почему!

Старуха, что шла впереди, дернулась, посмотрела на Диму испуганным взглядом и шарахнулась к подъезду, пробурчав:

— Пьянь!

Дима засмеялся. Он — пьяный? Да он хлещет водку вместо воды, а все равно не берет, зараза. После смерти Нины его ничего не берет — ни водка, ни наркота. Только писанина… и то на время.

— Тебя нет, слышишь, нет!!! — закричал Дима. — Ты мою жизнь испоганил… понимаю. Я — дрянь. Но ее за что? За что?

Убрать фразу про создателя? Да ни в жизнь! Она единственная правдивая в этом романе. От души. А если ли она вообще — душа?

«Зачем ты молишься? Не понимаю.»

«Потому что хочу спасти.»

«Кого?»

«Тебя, себя, кого-нибудь.»

«Ты слишком многого хочешь…»

«Я знаю. Но это не мешает мне помечтать, правда?»

Нина никого не спасла. Даже себя.

— Вам плохо?

Кто-то закрыл Диму зонтом. Обернувшись, он увидел теплые карие глаза, полные сочувствия. Это она? Нет, он сошел с ума. Он действительно сошел с ума. Дима засмеялся, а она даже не смутилась. Как будто и в самом деле понимала и причину его сумасшествия, и причину его смеха. Но что могла понимать эта девочка с излишне серьезными глазами?

— Вы простудитесь.

Голос, как он и думал — бархатистый, приятный. Роста маленького, его на голову ниже, оттого держать зонт над Димой ей явно неудобно. Темные волосы собраны в строгий пучок. Пара непослушных прядей упала на воротник синего, до середины бедер, пальтишка. Обтягивающие джинсы у самых туфель заляпаны грязью. Она не умела обходить лужи. Всегда шла по улицам на автопилоте, прокручивая в голове новую, услышанную совсем недавно песню.

Его музыкальная, хрупкая девочка. Которую он убил. Нет, бред. Вовсе не она, просто очень на нее похожая.

Дима забрал у нее зонт, девушка доверчиво прижалась к его боку, и они молча пошли по узкой улице. Шумела в водопроводных трубах вода, бил в зонт дождь, но идти рядом с незнакомкой было хорошо и удобно. Впервые за долгое время на душе стало даже спокойно.

— Я вас понимаю, — сказала вдруг она. — Меня тоже создатель обманул.

Дима вздрогнул.

— Знаете, однажды я загадала желание… увидеть его. Посмотреть ему в глаза. Спросить — за что? Умереть у его ног. А потом вдруг все закончилось. Резко так… Я открыла глаза и оказалась здесь… с этим зонтиком, рядом с вами. Странно правда?

Если бы она знала — насколько. Да он и сам, по сути, не знал. А на зонту, у самого края — небольшая дырка… Он даже знал, откуда.

Придурок на остановке нечаянно прожег сигаретой. Что это девочка тогда подумала? Ах да, хорошо, что не пальто.

— Вы… — он начал понимать. — Прос…

А потом вдруг понял, что знает этот двор. Хоть и видит его впервые, а знает до последней мелочи. Знает и эту паршивую погоду, когда дождь холодный и неприветливый. Знает окно на первом этаже с полузасохшим фикусом. Нет… он действительно перепил. Или же?

По позвоночнику пробежал холодок.

— Бежим, — закричал он, хватая ее за руку.

— Поздно. — В ее взгляде появился неприкрытый ужас. — Я думала, что ошиблась. Но…

А потом посмотрела ему в глаза, глубоко, и спросила:

— Почему? Почему я?

Ответить он не успел. Резко остановилась за спиной машина, скрипнула отодвигающаяся дверца, и кто-то ловко долбанул Диме по голове, оглушая. Последнее, что он помнил — как его загружали в фургончик. Грубо, как мешок с картошкой.

— Как это может быть? — чужой, капризный голос.

Голова раскалывалась, и весь мир будто подернулся темной дымкой. Еще не соображая, где он и зачем, Дима потер виски, пытаясь выгнать боль. Кто-то придвинулся к нему, тихо спросив:

— Ты в порядке?

Дима медленно поднял голову, все еще не понимая. Как он оказался в этой маленькой, четыре шага на шесть камере? Почему сидит на холодном полу? Почему все кажется знакомым? Узкие, длинные разрезы окон, выкрашенные грязно-желтой краской стены. Решетка, а за ней — хрупкий, миниатюрный юноша. Золотистые волосы, прозрачные, голубые глаза, невинная улыбка. Его так и называли тут — Ангел. Только вот… Вновь холодок по позвоночнику — это быть не может. Просто не может. Дима спит, и ему снится страшный сон. Только вот когда же он, наконец проснется? А хочет ли он просыпаться?

А мире яви нету Нины… и ему там делать нечего.

— Мы не знаем, Ангел, — виновато ответил верзила в кожаной куртке. — Ты заказывал девку, я ее привез… а этот… случайно. Вместе они были, подумал, авось тебе понравится.

Мальчишка нахмурился.

— Не понимаю? Двойняшки? Заказывал-то заказывал, но я девку получил. Уже неделю назад. И картина давно готова.

— Так не знал я, — оправдывался верзила. — В столице был. Как возвращался, так голубков и поймал, да тебе привез. Коль оба не нравятся, так ты скажи… Мы их живо куда-нибудь пристроим. Собачкам, например.

Дима вновь потер виски, лихорадочно соображая. «Собачкам»?

Элитные представления для любящих кровищу богачей: клетка посреди небольшой комнаты. Обнаженный человек. Разъяренные, одуревшие от голода собаки. А дальше — зрелище. И для желающих, за отдельную цену — эксклюзивные диски с записью, чтобы можно было бы посмотреть на замедленном видео, оценить во всех подробностях. Посмаковать.