Анна Алмазная - Его выбор [СИ]

Арман был уверен, что не ослушается. Он порывисто обнял не слугу — единственного друга, похлопал его по спине, и, разжав объятия, направился к крыльцу. Уже у самых ступенек грустно улыбнулся, услышав, как упала чаша, как выдохнул шумно Нар. Может, он единственный, кто станет оплакивать Армана. Еще и няня… И Аланна. Но Аланна маленькая, скоро забудет, как почти уже забыла своих родителей. Это и хорошо, что забудет, правильно.

Пустынная зала хмуро поблескивала полумраком в зеркалах. Лестница показалась бесконечной. Чуть не упав на ярко-красный ковер, Арман схватился за увитые гирляндами роз перила и лишь усмехнулся, когда острые шипы вонзились в ладонь. Завтра болеть не будет. Впрочем, какое завтра? Болеть не будет уже совсем скоро. Ни горевшая, почти не слушавшаяся нога, ни ладонь, на которой росла бусинка крови. Ни душа, истекавшая горечью. Боги суровы и несправедливы. Они дают харибов даже самому захудалому арханишке, а Арман вот недостоин. Интересно, почему недостоин? Но у кого спрашивать-то?

Боги молчат, моли не моли, зови не зови… и лишь там, за гранью, быть может Арман сможет посмотреть в глаза Радону, задать бившийся в груди вопрос… за что?

— Мой архан, — поклонился у дверей дозорный, широко распахнув створки.

Хлынул в коридор поток света, ударил в нос тяжелый запах благовоний, и Арман, гордо выпрямившись, вошел в залу. Только сейчас подумалось, что в заляпанной кровью и грязью одежде он выглядит нелепо, что светлые волосы его слиплись от пота, а руки дрожат как у пьяницы, выдавая вновь проснувшийся в душе страх.

Да и больную ногу он едва волочит, лишь огромным усилием воли заставляя себя идти прямо.

И в зале, будто снесенная порывом ветра, рвется мелодия, затихает шепот, обрывается смех. Тяжелым одеялом падает тишина. Люди в праздничных одеждах молча расступаются, давая дорогу, их раскрашенные рунами лица расплываются перед глазами и похожи на маски. Бездушные и одинаковые, как и их души, скрытые щитами.

Лицемерие и холод — язык двора. Язык, который Арман так хорошо выучил, а все равно остался чужим, почему?

Зато чувства слуг как на ладони. Арман гордо выпрямился, чуть улыбнувшись. Радуются, боги, радуются! Смерти убийцы, наказанию гордого архана. Справедливому, ведь боги просто так не отворачиваются. Не отворачиваются… есть ли вы, боги! Ты, Радон, чьи глаза на картине столь живые?

И что на самом деле там, за гранью? Новая жизнь или все же… тьма? Забвение? Истинная смерть?

Наткнувшись на торжествующий взгляд Грейса, Арман вздрогнул. Странно это, когда придворный выражает неприязнь открыто. Странно и неприятно, когда маг, что много лун делил с тобой хлеб, жил под твоей крышей, радуется твоему несчастью. Впрочем… Арману от радости Грейса ни тепло, ни холодно. Что теперь уж?

Пройдя мимо Грейса, Арман с трудом опустился на колени перед жрецом Радона, поцеловал подол синего плаща, отчеканил ритуальные слова, сам в них не поверив:

— Боги властны надо мной, в руки богов отдаю жизнь. Перед их волей смиряюсь, на их справедливость и мудрость уповаю.

Голос чуть дрогнул, развезла в душе ненасытную пасть пропасть. И все, кто был в этой зале, оказались по другую, безопасную, сторону, смотрели холодно, как уходила земля из-под ног и пропасть становилась все ближе, а надежда умирала все быстрее.

— Мне искренне жаль, что так вышло, — с легкой грустью ответил жрец. — До последнего мига молился я Радону, чтобы было иначе… но боги не оставили нам выбора…

«Мне не оставили выбора», — хотелось поправить Арману, но слова застыли на губах горькой коркой. Что не скажешь, будет лишь оправданием, оправдания — удел слабых. Арман никогда не был и не будет слабым!

— Не слишком ли мягко? Для убийцы-то? — спросил Грейс, и Арману вдруг резко захотелось обратиться зверем и вцепиться этой сволочи в горло.

Он, наверное, и бросился бы, но на плечо легла тяжелая рука, а тихий голос пробежал по позвоночнику холодом:

— Это решать не вам, а повелителю. И повелитель решил. А вы хотите ослушаться его приказа, Грейс?

— Конечно нет, телохранитель, — поклонился Грейс, и в глазах его на миг промелькнул страх.

Арману не надо было оборачиваться, чтобы узнать высокого гостя. Он продолжал стоять на коленях, смотреть в пол и удивляться воле богов. Когда-то Арман решал судьбу Виреса, теперь Вирес решает судьбу Армана. И что теперь? Обернуться? Встать? Поклониться телохранителю повелителя, высшему магу? Надо было бы. Арман даже пробовал, но тонкие пальцы сжали плечо еще сильнее, а голос, травивший состраданием, прошептал:

— Прекрати…

И добавил:

— …друг мой.

Друг?

Арман продолжал ошеломленно смотреть в пол, когда в его ладони вложили чашу. Аметист холодил пальцы, в глазах жреца читалось так нужное теперь тепло, а похожий на мятный запах зелья завораживал, притягивал. Вот и всё?

Неужели всё?

Арман поднял взгляд и улыбнулся няне, по щекам которой катились слезы.

— Арман, пей, — мягко сказал Вирес.

Арман поднес чашу к губам, посмотрев на Эдлая, и чуть вздрогнул.

Почему ты…

«Пей, мой мальчик», — ответил ему виноватый взгляд опекуна.

Вот оно как… пей! Первый глоток обжег гортань сладостью. Разлилось по груди приятное тепло, поплыло перед глазами, и спокойствие окутало мягким одеялом. «Пей», — кольнул в голове мягкий приказ, и Арман вновь утонул в нежности зелья. Кто его начинял магией? Кто так постарался?

Какая разница? Хлопнула где-то далеко дверь, стал невыносимым аромат роз, а перед глазами продолжало плыть… и стуком крови в ушах раздавались торопливые шаги. Кто-то толкнул Армана в спину, край чаши неприятно ударил по зубам, удивление резко сменилось яростью, разгоняя сладость опьянения. Раньше, чем Арман успел обернуться, его толкнули во второй раз. Холодный аметист выскользнул из ладоней, зелье разлилось по начищенному паркету коричневой кляксой.

— Мой архан! — взвыл рядом кто-то, обнимая колени Виреса. — Они опять пришли!

Арман ничего не понимал. Он смотрел на растрепанного рожанина, что жался к коленям телохранителя, и не знал — плакать или смеяться? Или утонуть в том страхе и отчаянии, отражении собственного, который лился от рожанина мутным потоком. Чего он боится? Почему продолжает выть, безумствовать и тонуть в вязкой надежде… на что надеется?

И что теперь делать Арману? Так же стоять на коленях или попытаться встать? Впрочем, встать он, наверное, уже и не сможет — нога совсем перестала слушаться, а под коленями было слизко от крови.

— Ты понимаешь, что натворил, Лис? — холодно спросил Вирес, схватив рожанина за волосы и заставив посмотреть себе в глаза.

— Мой архан! — продолжал выть рожанин, — убей, накажи, что хочешь, но убери его! Прошу! Не могу более, не выдержу!