Стивен Эриксон - Буря Жнеца. Том 1 [litres]

Устер рассмеялся:

– Что беспрецедентного в том, что Патриотисты кого-то арестовывают?

– Начать с того, что среди арестованных – первая наложница.

За столом воцарилась тишина.

Раутос Хиванар откашлялся, чтобы в голосе не прозвучала ярость.

– Похоже, Карос Инвиктад действовал в спешке, что, как вам всем наверняка известно, ему несвойственно. В результате все пошло кувырком. Произошло столкновение, и внутри, и за пределами Вечного дома, между Патриотистами и тисте эдур.

– Проклятый идиот! – прогремел Барракта, грохнув кулаком по столу.

– Первая наложница, как я понимаю, мертва. Как и многие охранники – в основном в здании Патриотистов, и как минимум два телохранителя канцлера.

– Проклятый змей! Может, он, наконец, покончил с собой?

– Почти, Барракта, – кивнул Раутос. – Все очень тревожно – особенно нежелание Кароса Инвиктада сообщить, что в точности произошло. О серьезности событий мы судим по слуху, что Кароса избили до полусмерти. Подтвердить это я не могу, поскольку он не желает никого видеть.

– Раутос, – пробормотал Друз, – а нам не следует дистанцироваться от Патриотистов?

– Стоит подумать, – кивнул Раутос. – И следует начать некоторые приготовления. Тем временем, однако, Патриотисты нам необходимы, хотя я согласен, что они могут подвести в момент, когда нам понадобятся их услуги.

– Так наймите собственных людей, – сказал Барракта.

– Уже нанял.

В ответ на эти тихие слова присутствующие дружно закивали.

Устер Таран прокашлялся:

– Приношу извинения, Раутос. Вы действуете с обычной тщательностью.

– Я приветствую обсуждения, – сказал Раутос, снова подобрав платок и вытирая руки. – И даже споры. Иначе можно стать беспечным. А теперь необходимо оценить наши ресурсы, чтобы лучше понимать возможности для маневра…

На протяжении встречи Раутос снова и снова вытирал руки. Утром за один из причальных столбов у имения зацепился утопленник: раздувшееся и гниющее тело жадно объедали раки и угри. Случайность, но подобные происшествия производили все более серьезное впечатление, особенно в последние годы. Хотя Раутос не приближался, смотрел с верхнего яруса двора, осталось что-то, от чего руки казались липкими – осадок, от которого он не мог избавиться, как ни старался.

Давай поиграем, шептал ветер. И смеялся, легко шурша пылью и песком.

Вал уселся, прислушиваясь, на крошащийся камень, похожий формой на седло. Когда-то, возможно, это был алтарь, вывалившийся из какой-нибудь дыры в небе, – Худ знает, какие странные объекты падали из низких неприступных туч на протяжении его долгого, извилистого пути через этот жуткий мир. Причем порой слишком близко, и тогда уж приятного мало.

Да, вероятно, алтарь. Углубление, где примостилось его седалище, было по ощущениям слишком ровным, слишком симметричным для естественного. Однако он не думал о святотатстве – сюда ведь уходят умершие. А среди умерших порой и боги.

Так рассказал ему ветер – надоедливый попутчик; Вал уже привык к непринужденным откровениям, тихому шуршанию секретов и ласкающим объятиям. Когда он наткнулся на россыпь громадных костей, на вид не человеческих, а какого-то давно ушедшего бога, ветер, скользя по этим костям, проникая среди выступающих ребер и заползая через глазницы в пустой череп, прогудел некогда священное имя бога. Имена. Их было, похоже, очень много, ныне и вовеки звучащих во владениях ветра. Произносимых в завихрениях пыли только эхом.

Давай сыграем в игру.

Врат не существует. Да, ты видел их, знаю, но это ложь. Ее сложил твой разум, камень за камнем.

Потому что такие, как ты, любят границы. Пороги, барьеры, загородки. Вы думаете: чтобы попасть в одно место, нужно покинуть другое. Однако оглянись и увидишь. Никаких врат нет, мой друг.

Когда ты постигнешь это, когда мудрость посетит тебя, ты примкнешь ко мне. Плоть, окружающая тебя, – лишь твое тщеславие. Отвергни его, любимый. Однажды ты разрушил себя – и сделаешь это снова. Когда явится мудрость. Она еще не явилась?

Попытки ветра соблазнить, призывы сознательно принять разложение начинали раздражать. Зарычав, он поднялся.

На склоне слева, шагах в ста, растянулся скелет дракона. Что-то раздробило его ребра; мощные удары вмяли осколки внутрь. Кости выглядели странно: все они словно были залиты черным дымчатым стеклом. Стеклом, которое оплыло на землю и потекло холодными потоками по морщинам склона. Будто сама тающая плоть зверя каким-то образом остекленела.

То же самое он видел и на встреченных останках еще двух драконов.

Он стоял, блаженствуя в своем тщеславии – в онемении поясницы в ноющих от назойливого ветра ушах и в сухости горла, которая заставляла то и дело откашливаться.

– Радости и горести тела – вот о чем ты забыл, ветер. Вот о чем ты мечтаешь. Хочешь, чтобы я примкнул к тебе? Или наоборот?

Ты никогда не победишь в этой игре, любимый…

– Так зачем же играть?

Он двинулся вверх по склону. На вершине можно было рассмотреть груды булыжника – остатки храма, провалившегося через дыру в земле, исчезнувшего с глаз смертных в пыли и грохоте. Словно из-под бога выбили ноги. Словно веру вычеркнули одним взмахом ножа. Дыра в земле – и куски храма падают сквозь Бездну, сквозь эфирные слои, через владение за владением, пока миры вообще не кончатся.

И тук-тук – прямо Худу в голову.

Твоя неуважительность приведет к глубочайшему сожалению, милый.

– Глубочайшее сожаление, ветер, у меня только о том, что здесь не бывает дождя. Ни капельки не падает, чтобы утопить твои слова.

Сегодня ты не в настроении. Сам на себя не похож. А ведь во сколько игр мы с тобой сыграли.

– Твое дыхание остывает.

Потому что ты идешь не в ту сторону!

– Ага. Спасибо, ветер.

Внезапный порыв толкнул его, демонстрируя явное неудовольствие. Песок ожег глаза, вызвав улыбку.

– Вот и открылся Худов секрет. Спеши к нему, ветер, ты проиграл эту игру.

Дурачок. Подумай вот над чем: среди павших, среди мертвых найдешь ли больше солдат – больше воинов, чем гражданских? Найдешь ли больше мужчин, чем женщин? Больше богов, чем смертных? Больше дураков, чем мудрецов? Среди павших, мой друг, гремит ли громче всего эхо марширующих армий? Или стоны больных, крики голодающих?