Константин Матухно - Фундаментальная наука

— Придётся. Потому как я намерен проводить тебя до дверей и передать в руки родителей, а на кухне в вашей квартире горит свет.

— Тогда пошли. И пусть все шишки достанутся тебе.

— Все?

— Да! — беспрекословно заявила Аня.

Но шишек Саше не досталось. Возможно, кой-чего перепало Ане, но не в его присутствии. Мария Сергеевна уговорила его на чашку чая и Саша ощутил себя зятем. А вот кем ощутила себя Аня…

***

Александр Николаевич собирал вещи в «дипломат», готовясь идти домой, когда к его столу подошёл Евгений Борисович — тот самый преподаватель, перед чьей лекцией Саша измарал доску весной. Он молча опустился на стул напротив Сашиного стола и посмотрел в глаза молодому преподавателю. Тот впитал его взгляд и тоже сел.

— Саша, ты очень хорошо преподаешь. Но ты понимаешь, что твоё положение на кафедре… в университете очень шаткое?

— Евгений Борисович, проблемы с Головачёвым не существует.

— Ты так думаешь? Но ты же знаешь…

— Я знаю о нём всё. И когда я говорю всё, я имею в виду ВСЁ. И именно поэтому я принял такую позицию. Евгений Борисович, я не уйду с кафедры.

— Мне бы твою уверенность… — вздохнул профессор. — Я про…

Тут вошла Наталья, секретарь кафедры.

— Саша, тебя вызывает ректор.

Взгляд Евгения Борисовича говорил яснее всяких слов: «Вот! Что я говорил!?» — Прекрасно! — сказал Саша, — А то я уже сам собирался записываться на приём. Евгений Борисович, если Вы хотите, я зайду и скажу Вам результат нашей беседы.

Профессор только кивнул.

— Добрый день, Анатолий Павлович, — поздоровался он войдя в длинный кабинет ректора. Тот сидел за своим столом и деловито копался в бумагах.

— Здравствуйте. Вы знаете, зачем я вас вызвал?

— Я думаю, это связано с некоторыми вопросами финансирования, — Саша хитро улыбнулся.

— А не слишком ли дерзко ты отвечаешь? — спросил Анатолий Павлович, поднимая взгляд от бумаг.

— А как давно мы перешли на «ты»?

— Молодой человек, Ваше положение в институте слишком шаткое, — ректор прищурился.

— Анатолий Павлович, я прекрасно понимаю, что своим устройством на работу я обязан только мольбам моей кафедры. Я так же сознаю, что буду работать в институте до тех пор, пока буду выгоден. И как только затраты, прямые или косвенные, приносимые мной, превысят мою пользу — я вылечу отсюда и никакие уговоры даже всего профессорско-преподавательского состава меня не спасут.

— Я вижу Вы вполне заслуживаете той откровенности, на которую рассчитывали входя сюда. Примите мои извинения.

— Благодарю Вас.

— Так вот. Головачёв нужен институту. И именно и только по тому вопросу, который Вы затронули. Вы ведь многое о нём слышали?

— Я знаю о нём ВСЁ.

— Значит Вы понимаете, что мы должны его учить и должны вручить ему диплом, какой бы бездарностью он ни был.

— Анатолий Павлович, я прошу Вас меня выслушать. Не перебивая. Я не верю в бездарных людей. У каждого есть талант к чему-то, даже у того, кого общество считает полным идиотом. Я готов ставить хорошие оценки по своему предметы любому человеку и вне зависимости от его познаний в нём, если я знаю, что это поможет ему учиться. Я ставлю оценку не студенту группы, а ЧЕЛОВЕКУ, оценивая, насколько он знает физику для себя. Меня не волнует, что он, возможно, поступил не на тот факультет и что физика ему напрочь не нужна — в наше время и в нашей стране это глупо. И к Головачёву я отношусь точно так же, он не исключение. Я вижу, что он может знать физику и я знаю его потенциал. Но он игнорирует меня, игнорирует всех преподавателей. А когда на нас, извините за выражение, «ложат», я считаю своим долгом показать такому человеку его место. Это всё.

— Это прекрасная позиция. Хотя и странная в наше время. Я не во всём согласен с Вами, но Бог Вам судья, я счастлив, что Вы у нас работаете. Но Вы должны понять и меня, — он взглянул Саше в глаза, чтобы не произносить вслух того, что должно было стать просьбой или приказом.

— Анатолий Павлович, не волнуйтесь. С его отцом проблем не будет, я говорю это как знакомый Петра Васильевича Головачёва, — после этих слов брови ректора поползли вверх. — Кроме того, я готов избавить Вас от волнений по финансовому вопросу.

Саша положил на стол свой «дипломат», раскрыл его и выложил перед ректором три пачки зелёной валюты.

— Это вполне компенсирует взнос Головачёва.

Анатолий Павлович смотрел на деньги широко раскрытыми глазами.

— Если можно узнать, — проговорил он с подавляемой дрожью в голосе, — откуда?..

— Ну, меня же считают сумасшедшим альтруистом… — усмехнулся Саша. — Не волнуйтесь, это деньги, полученные от отца Дмитрия.

— Он что, тоже заинтересован?

— Я не могу раскрыть Вам их семейные взаимоотношения. Но я Вас успокоил?

— Вполне… — выдавил ректор.

Он опустился в кресло, из которого встал, когда Саша выкладывал деньги, и утёр лоб платком.

— Не знаю, как Вы, Александр Николаевич, а я бы сейчас выпил коньячку.

— Я налью, если позволите?

Анатолий Павлович кивнул.

— Евгений Борисович, — Саша постучался в дверь кабинета профессора, — я вернулся и я жив.

Дверь распахнулась и профессор втащил его в кабинет.

— Ну, что ТАМ было? — взмолился он.

— Разговаривали, потом коньяк пили. Я же сказал, что проблемы Головачёва не существует.

— Сумасшедший!

— Спасибо, Евгений Борисыч, — Саша опустил глаза. — Извините, что я заставил Вас так волноваться.

Профессор сгрёб молодого преподавателя в охапку и крепко прижал к себе.

3

Нельзя сказать, чтобы Саша был таким уж фанатом физических упражнений. Ему вполне хватало тренировок с друзьями и тело его успело полностью сформироваться, а выглядеть эффектным «качком» ему было уж совсем ни к чему. А в оздоровительные общества типа «Бегом от инфаркта» Саша вообще вступать не собирался. Он просто любил бегать. По лесу, не разбирая дороги, извиваясь между деревьями и иногда сбивая руками или ногами сухие ветви. Когда тело работает автоматически и мысли полностью освобождаются. Саша бегал для того, чтобы спокойно подумать. Или просто на часок уйти от реалий жизни.

Легкие прокачивают сквозь себя чистый лесной воздух, мимо мелькают стволы сосен, под ногами трещат упавшие ветки. И когда-нибудь можно будет остановиться и отдохнуть, свалиться на траву в полубессознательном состоянии, когда окружающий мир кажется нереальным и тело не верит в наступившее спокойствие. Телу будет уже всё равно — оно достигнет предела. Тогда останется только разум, который может поднять эту бессмысленную груду мышц и костей и бросить дальше, сжигая полностью, либо оставить всё как есть и выпорхнуть на пару минут из этого мира.

Сейчас Саша чувствовал себя отдыхающим от всех забот прошедшего рабочего дня. С каждым шагом всё дальше отступала беседа с ректором, утихомиривались чувства, вспыхнувшие после разговора с Евгением Борисовичем, который чуть не назвал его своим сыном. Саша отдыхал. Он вернётся домой и поедет на свидание с Аней, к которому готовился со вчерашнего вечера. Он вновь увидит её и будет чувствовать глуповатое счастье влюблённости.