Ричард Швартц - Второй легион

Юстиция Газалабада не останавливалась перед женщинами, но они находились не в этой ужасной галереи над нашими головами, а на площади слева от ворот. Там стояла дюжина позорных столбов, на большинстве из них были голые женщины.

Они стояли, наклонившись над бревном, шея и руки в колодках. Некоторые, казалось, потеряли сознание или даже умерли, другие выносили своё наказание покорившись судьбе.

Эти несчастные были вымазаны нечистотами, гнилыми фруктами и другим. Только возле двух позорных столбов я увидел семьи, которые заботились об узницах, мыли их или кормили, но и они не пытались помешать тому, чтобы в женщин бросали грязью. Вокруг одного из этих столбов образовалась толпа смеющихся и орущих мужчин.

Два городских солдата как раз тащили яростно упирающуюся молодую женщину к пустому позорному столбу, впихнули её в отверстия колодок, закрыли их, а потом сорвали с тела тонкое платье. Один из охранников был первым, кто обесчестил её.

Она кричала от боли и ужаса. Почти сразу её крики заглушил новый смех мужской толпы. Причина их веселья был другой мужчина, который с широкой улыбкой подвёл осла…

Я закрыл глаза, почти желая снова ослепнуть и быстро пересёк ворота. У нас тоже были публичные казни и наказания, и даже позорные столбы.

Но в тоже время заключённые женщины находились под защитой Астарты. В них плевали, забрасывали сгнившими помидорами — всё это случалось, может даже скрыто бесчестили, ночью. Но не так. Не так открыто, как будто в этом нет ничего особенного. Не в качестве времяпровождения. Боги!

Были ли это законы Асканнона?

По крайней мере, Газалабад был богатым городом и домом для множества людей. Их было намного больше, чем когда-либо жило в Келаре. Только уже в этом городе можно было легко завербовать легион. Но люди здесь были для меня ещё более чужими, чем их окружение.

Площадь Дали теперь лежала передо мной, и она заслуживала своего названия. Уже только сама площадь была больше, чем некоторые известные мне деревни. Когда я вышел на площадь, пройдя через ворота Покаяния, я не смог обозреть масштаб её величины. Сначала я увидел только море людей, животных и ярких киосков. С правой стороны, прямо рядом с воротами Покаяния, находилась прилегающая к стене большая, прочная и пустая платформа.

Колонна вдали отмечала центр площади. Она возвышалась вверх, словно игла, слишком тонкая, чтобы достигать такой высоты и не падать. Наверху что-то блестело, мне пришлось сощуриться, чтобы разглядеть, что это. Золотая фигура мужчины.

На нём был одет не бурнус, а широки штаны и куртка; он стоял там, вытянув одну руку вверх, другую заткнув за пояс, голова откинута назад.

Он смотрел наверх и в даль, а над его рукой в тяжёлой кожаной перчатке парил золотой орёл, расправив огромные крылья в полёте. Орёл, стремящийся достичь высоты и дали, которые были нужны ему, чтобы стать счастливым.

Редко на меня производило что-то такое сильное впечатление, как вид этой статуи. Я был слишком далеко, чтобы различать детали, но изящная поза, движение мужчины, который только что подбросил в воздух тяжёлую птицу, отдалённая цель, на которую направили взгляд человек и птица, всё это выражало для меня стремление к свободе и дали, желание увидеть что-то новое, исследовать и насладиться самим полётом.

Площадь Дали.

Я огляделся, и в этот момент возненавидел этот город. Как такое возможно, что люди этой страны могут возводить такие статуи, фонтаны и площади, обладать таким чувством красоты и всё же допускать столько страданий?

Я влился в течение толпы и продолжил наблюдать. Разглядел, что площадь образовывала восьмиугольник и была окружена восемью постройками. Те места, где они стояли, наверняка, были определены наукой геометрии и сторонами света. У каждого из зданий, хотя выстроенных в разном стиле, был одинаковый размер высоты, длины и ширины.

Четыре храма располагались на севере, востоке, юге и западе, каждый из них был другим, одинаково внушительным. А между этими небесными храмами, на местах, разделяющих стороны света, стояли мирские храмы. Я ещё не знал, что это, потому что они находились слишком далеко, чтобы в этот момент я мог распознать их значение. Библиотека — место для знаний; резиденция магистрата, где решалась судьба города; биржа — храм самого большого бога в этом городе; и под конец здание, которое было мне знакомо, хотя я никогда не видел его раньше.

Это был октагон из точно вырезанных серых камней, конструкцию которого нельзя было спутать, его ворота стояли широко открыты. За стенами возвышалась восьмиугольная башня, которая была даже выше самой высокой точки храма. Над ней развивался красный флаг с золотым драконом империи.

Особенно в последние дни, когда наша небольшая группа с трудом двигалась вдоль засыпанной песком старой дороги навстречу этому старому городу, а наши глаза видели только занесённые песком поля и развалившиеся деревни и фермы, казалось, сохранить надежду, что старая империя существовала ещё в какой-нибудь форме, становилось всё сложнее.

Вид Газалабада, когда я увидел перед собой этот золотой город, придал мне надежду, но она не соответствовала тому, чего я желал от старой империи.

Но это здание выражало всё, что я, казалось, знал об этой легендарной империи.

Я даже не заметил, как мои ноги понесли меня через массы людей, мимо киосков, базара, чайных, булочных и фонтанов, прямо к этой серой цитадели.

Её стены устремлялись ввысь не вертикально, а были слегка наклонены наружу. Неизвестный архитектор таким образом придал им определённую лёгкость и сходство с поднимающийся волной.

Башня за стенами, не менее массивная, чем другие известные мне конструкции империи, получила простую геометрическую элегантность благодаря выгодно расположенным большим окнам и галереям. В своей простоте она выглядела большой.

Хотя и здесь строительный материал был твёрдым камнем, архитектор в этот раз выбрал камень светло-серого цвета, более тёмный внизу, возле земли, он становился светлее и легче на высоте, где зубцы сияли почти белым. Так стены этой крепости не выглядели угрожающими, а обещали дружелюбную безопасность.

Много лет назад я однажды сидел у ног старого священника Сольтара и с большим удовольствием и явным голодом ел белый храмовый хлеб, который он мне дал. Я спросил у него, почему храм имеет такую форму, разве не было бы достаточно просто небольшого святилища на площади.

«Помимо того, что с помощью великолепия храма люди хотят почтить бога, которому тот принадлежит», — объяснил мне с улыбкой священник, — «также есть тайна, скрытая в форме и геометрии здания, которая передаёт людям возвышенность, силу и спокойствие. Храм», — сказал он, — «уже своей формой выражает то, что можно найти в этом месте: спокойствие, чтобы человек мог поразмышлять и ощутить хранящую руку бога в его доме.»