Татьяна Буньковская - Художник

Ожидания, как это бывает у него по жизни, не оправдались. Ване предстоял часовой заплыв на дальние дистанции, пусть и под руководством Янины. Он научился плавать всеми существующими видами… и наутро у него болели те мышцы, о которых он еще не задумывался накануне. Ваня не понимал, для чего Янина решила его изнурять, но видел в этом какой-то скрытый смысл. На следующее утро она вытащила его на пробежку в парк под пятиградусным морозом. Когда они вернулись домой, в его квартире хозяйничала до той поры неизвестная ему женщина, как объяснила Янина — это Нина Васильевна, и она будет убираться и готовить Ване еду три раза в неделю. Женщина была милой и приятной, похожей на няню их детского садика. Ване показалось, что она даже побаивается его, особенно после того, как он самым вежливым способом попросил не трогать его стол, инструменты и все, что возле него валяется. Он еще не верил, что теперь кто-то будет убираться в его доме и, если даже этот человек не будет бормотать о его беспорядке, как всегда делала мать себе под нос, то уж точно в мыслях прокручивать его неспособность к наведению должного вида собственной квартиры. Вид у Янины был самый сияющий, и бунтовать Ваня опять не смел. Тем более, что после пробежки и вкусного рагу, приготовленного нанятой с помощью Янины домработницей ему вдруг захотелось поработать. А Янине как раз нужно было куда-то отлучиться.

Оставшись наедине с собой, Ваня так увлекся работой, что, как это часто бывает, опомнился вечером, поняв, что ему пора перекусить. То, что девушка еще не вернулась, его сейчас не беспокоило, наоборот — теперь он осознал — ему пора привыкать, что она не всегда будет рядом. Покрутив в руках несколько своих заготовок, Иван сел за стол со станком и решил сотворить для девушки хотя бы что-то, на первое время, раз его проект по созданию кулона со своим изображением, видимо, откладывается. Ванина отстраненность от мира во время работы приводила не только к тому, что он забывал о времени, но и к тому, что работа была для него неким наркотиком. Порой, он днями и даже неделями не мог заставить себя сесть с карандашом за дело, но когда, все же, садился, уже не замечал ничего рядом. Он крайне раздражался, если его что-то из окружающей среды выдергивало из того состояния, ведь чтоб войти в него обратно, нужно было опять же время и энергия. Иногда он сам себе удивлялся, ведь за работой Ваня был совсем не тем Иванушкой — Дурачком, которым его знали и которым он ощущал себя по жизни. За работой он был тем человеком, о котором мало что сам знал. Черпая вдохновение из невидимого источника, насыщался силой и укреплял то, что можно было назвать внутренним стержнем, потому и не видел ничего вокруг. Он был создателем, своего рода творцом, для которого не имело ничего такую высокую ценность как работа над своим творением и доведение его до идеала. Весь мир сужался в одну точку, вся воля и все его внимание было направлено в акт созидания. Но, как только Ваня возвращался в мир, он снова становился собой. С некоторым удивлением рассматривал свои творения, все еще не веря, что это он их сам создал. И так постепенно, после каждой своей более-менее удавшейся работы он собирал по крупицам осознание и понятие себя настоящего, он собирал веру в себя и наполнялся ней как кувшин, стоящий под слабым, едва капающим источником. Для этого требовался не один год, но рано или поздно картинка должна сложиться и Ваня таки станет тем, кем является не только при создании своих работ, но и в реальной жизни.

Только сейчас, около четырех часов ночи, сидя за столом и рассматривая украшение, которое получилось у него только что, он эти истины понял. И это было похоже на прощение самого себя, примирение с самим собой и разрешение себе быть тем, кем он уже сейчас является. Это было похоже на благословение.

Кулон для Янины был похож на девушку в распущенными волосами, сидящую в позе лотоса под радугой. В солнечном сплетении силуэта девушки из белого золота красовалась жемчужина. Эту девушку Ваня изготовил примерно два месяца назад, а радуга жила в его шкатулке больше года и он не мог ее раньше применить. Очевидно, сейчас настал такой случай, украшение было готово к дару, но его обладательницы все еще не было…

Мастер протер уставшие глаза и решил, что сейчас ему меньше всего хотелось размышлять о причинах отсутствия Янины и лучшее, что он мог пока придумать, так это лечь спать.

Утром же, примерно около восьми его разбудил шорох. Он открыл глаза и увидел Янину, сидевшую перед ним за его столом и с интересом рассматривавшую изделие, оконченное Ваней для нее под утро. Спросонок он не мог рассмотреть выражение ее лица, но заметил лишь, что она улыбалась, а когда повернулась к нему, увидел слезы в ее глазах.

— У тебя получилось! — с восторгом прошептала она. — Ты увидел!

Иван сел и рассеянно взглянул на девушку. Он совершенно не понимал, о чем она сейчас говорит, но просто сидел и ждал объяснений. Она видимо тоже от него ждала каких-то слов, вопросов, поэтому молчание несколько затянулось.

— Я понимаю, — произнесла она, — ты не хочешь сейчас об этом думать, но когда ты работал, когда создавал эту вещь, ты точно знал, что она означает, ведь ты делал ее для меня. Мне раньше казалось, что нам придется с тобой не менее двух лет приходить к этому, а ты сам, даже без моей помощи смог все понять.

— Может, объяснишь конкретнее? — спросил Иван.

— Для тебя твое творчество — это способ познания мира, как для любого творческого человека, но ты способен не только увидеть истину, но и явить ее людям, пребывающим в заблуждении. Юсуф прав, ты действительно великий Мастер. Если ты будешь развиваться так стремительно, тебе понадобится много сил, а твоя воля еще так слаба…

Последнюю фразу она произнесла с едва скрываемой тревогой. Что-то, пока не понятно, что именно, но Ване не понравилось в ее словах, он так и не понял, какие ее чувства сейчас преобладают в ней — восхищение или тревога.

— Извини, мне не понять всех твоих намеков. Я в ванну и на пробежку. Ты со мной?

Лишь на мгновение она позволила себе замешательство от его реакции, но потом с нежной улыбкой покачала головой и объяснила, что ей нужен отдых сегодня. Когда Ваня вернулся с пробежки, она уже накрыла стол, переоделась в джинсы и светло розовую блузку, а на ее шее ниже ямочки красовался кулон, рожденный этой ночью. И хоть был он небольшого размера, примерно с треть фаланги пальца, но что скрывать, он ей очень шел. Девушка, как всегда, была в чудесном расположении духа. Возможно, нет в этом мире ничего, что могло бы ее огорчить. А Ваня боялся ее огорчить, не оправдать ее ожиданий, боялся, что она исчезнет навсегда и заберет у него подобие счастья. И это была несвобода, это была каторга. Она его любит, понял он, садясь за стол напротив нее, потому что она есть любовь, а он? Знает ли он что такое любовь? Что на самом деле он испытывает к этой девушке, если больше всего на свете сейчас ему хочется быть с ней рядом всю жизнь, не особо задумываясь о том, готова ли она потратить свою жизнь на его персону. Это любовь ребенка, не мужчины и уж тем более не Великого Мастера, как говорит Юсуф. Любовь — это искусство такого рода, которое нельзя постичь сходу. Все, что он знал о своей любви к Янине, так это то, что ему очень хорошо с ней рядом и то, что он растет в своих глазах. Но честно ли это? Искать в ней для себя опору, искать в ней восхищение и бросать это все в свою бездну души, в которой нет дна и заполнить ее с помощью другого человека, пусть даже такого, как Янина? На это не хватит и жизни. Он должен наполниться сам, найти то, что наполнит его независимо от того есть ли рядом с ним Янина либо кто-то еще. У него есть для этого все ресурсы, он — взрослый и самодостаточный человек. Пришла пора дать ей понять, как он ей за все благодарен, дать ей понять, что он не пропадет без нее и она ничего ему не должна, он будет одинаково счастлив и если она останется рядом и если она решит уйти в любой момент. По крайней мере, он теперь уверен, что может к этому прийти. Пусть не сразу, не сейчас, но придет непременно.