Елизавета Дворецкая - Утренний всадник, кн. 1: Янтарные глаза леса

– Да холоп это, – уже свободнее заговорил Заревник. Звенила позволила ему встать, и он поднялся на ноги. – У соседей наших, Ольховиков, живет холоп каких-то полуденных далеких кровей, черный весь, как головешка. Они его Грачом кличут. А по говору он дрёмич.

Все смотрели на женщину, но никто не заметил, как дрогнуло ее лицо при этих словах. С рассвета Звенила успела поспорить с Озвенем, что делать дальше, куда идти, на каком из огнищ расспрашивать о Байан-А-Тане и как сделать это похитрее, не вызывая любопытства и недоумения речевинов. «О, Мать Макошь, Мудрава Наставница! – мысленно взывала Звенила, чувствуя, как сильно бьется ее сердце, и слыша, что даже подвески на груди зазвенели сильнее от его бешеных ударов. – Помоги!» Неужели прямо сейчас она все узнает?

– Это он сглазил тебя? – спокойным и ровным голосом переспросила чародейка. – Покажи мне дорогу к нему, и я затворю ему путь сюда.

– Не ходить бы тебе! – ахнула Овсянка, опять испугавшись за сына.

Женщины тревожно загудели. Они разом вспомнили о Граче, который изредка попадался им на глаза на межах угодий, на реке, в лесу, и каждая удивилась, как раньше не догадалась.

– Ему больше ничто не грозит! – Звенила повела рукой, похожей на крыло. – Укажи мне дорогу, сын, и я навсегда избавлю тебя и твой род от злого глаза.

Овсянка с сыном пошли показывать чародейке дорогу к Ольховикам. Женщины-Перепелихи толпой валили за ней, на ходу благодаря и приглашая зайти к ним, пожить на огнище. Они так и не поняли, кто это, и верили, что без берегинь или самой Макоши здесь не обошлось.

Перед самым огнищем Овсянка убежала вперед – рассказать Ольховикам, какая чудесная гостья к ним пожаловала. Заревник задержался: ему на огнище идти не хотелось. А вдруг Смеяна уже рассказала кому-нибудь о его позоре и он окажется посмешищем?

– Вон там. – Выйдя к опушке перелеска, Заревник указал чародейке на тын Ольховиков. – И еще, знаешь, матушка…

– Что, сын мой? – ласково спросила Звенила.

Заревник опустил голову, помялся. Признаваться он стыдился, но в то же время хотелось попытать счастья: а вдруг эта чудесная женщина сумеет помочь его сердечной печали? Ибо бессовестная желтоглазая егоза, отвергнувшая его и выбравшая чернявого холопа, казалась Заревнику все такой же красивой и желанной. Избавившись от тоски и досады, он тут же догадался, что куркутинский холоп сглазил и Смеяну, заморочил ее и дурной ворожбой привлек ее любовь. Обида сменилась гневом, хотелось немедленно кликнуть клич и поднять родичей против злобного чужака. Но в мягкой уверенности женщины-берегини было столько силы, что Заревник верил: она справится с бедой лучше, чем десяток мужчин с топорами и рогатинами.

– Там ты его найдешь, – неловко пробормотал Заревник, не поднимая глаз на Звенилу и не чувствуя ее острого, проницательного и выжидающего взгляда.

Чародейка с тревогой ждала продолжения и с трудом сохраняла внешнее спокойствие. Раз уж она застала Байана живым, то дать ему погибнуть означало погубить и себя саму, окончательно убить доверие Держимира. А если Байана назовут «черным глазом», то спасти его от смерти будет почти невозможно.

– Там с ним одна девка ходит, – запинаясь, продолжал Заревник. – Рыжая такая, глаза как янтарь. Он и ее, как видно, приворожил. Ты бы, матушка, помогла ей.

– Я понимаю тебя, – мягко сказала Звенила. Глядя в смущенное лицо Заревника, она старалась подавить усмешку: ей стало ясно все, что здесь произошло. Несмотря на смуглую кожу и черные глаза, веселый и горячий брат Держимира сумел и в Прямичеве «приворожить» немало девушек. – Я возьму у нее любовь к нему. Ты хочешь, я передам ее тебе?

Заревник вскинул на нее глаза с таким благоговением, что Звенила чуть было не устыдилась. Отнять любовь она могла, а передать – нет. Но чувства речевинских парней и девушек ее не занимали. Она хотела одного – найти Байана и живым вывести его за Истир. Озвень с пятью кметями ждал ее в густых зарослях на берегу, и еще два десятка укрывалось за рекой, готовые броситься сюда по первому знаку. Озвеню во что бы то ни стало требовалось оправдаться, и ради этого он не побоялся бы спалить все речевинские огнища над Истиром.

Ласковым кивком простившись с Заревником, Звенила неспешно пошла в ворота. Ее не заботило, что она скажет хозяевам. Разве мало служительниц Макоши ходит от одного рода к другому, помогая лечебными травами, снимая сглазы, не обращая внимания на границы племен? Все говорлинские племена – единый народ, почитающий одних и тех же богов.

– Макошь будь с тобой, кума! Не знаю я ничего, и не говори! – Бабка Гладина отмахивалась обеими руками, не желая даже слушать Овсянку.

– Да как так – не знаешь? – недоумевала Перепелиха. – Был же у вас такой холоп, черный весь, вы его еще Грачом кликали. Был или нет?

– Может, и был, а я знать ничего не знаю! Прости – корова у меня…

Бабка Гладина устремилась в хлев, а Овсянка изумленно развела руками. Как это – большуха у себя дома не знает, был холоп или не был! Когда про любого нового человека сразу узнают все на пять дней пути!

– Пойдем у Варовита спросим, – сказала она Звениле. – Уж у него-то авось память не отшибло! Был же у них такой холоп, не примерещилось же нам всем! Я сама его сколько раз видела! И все со Смеянкой!

Но и у Варовита гостьи добились немного толку. Старейшина, правда, не притворялся, что у него отшибло память и он не помнит никакого холопа, но разговаривать об этом явно не хотел.

– Ну, может, и был такой холоп… – неохотно говорил он, отводя глаза и хмурясь. – Да только что-то мы его давно не видали… Делся куда-то, сбежал, наверное, да и ну его к лешему…

– Послушай, добрый человек! – принялась убеждать Звенила. – Он вам много вреда сделает!

Ровная мягкая улыбка ей трудно давалась: ее колотила внутренняя дрожь, от которой даже подвески звенели. Почему они не хотят говорить о нем? Где он? Что они с ним сделали? Тревога томила и мучила Звенилу, как зубная боль, она с трудом сдерживалась.

– Сына моего он сглазил! – горячо подхватила Овсянка, почти перебив ведунью. – Ты бы его видел, дед! Не ел, не пил, на белый свет не глядел! Уж мы его и водой, и словом, и кнутом – ничего не могло сглаза снять! Вот, Макоши спасибо, мудрая женщина нам помогла парня от порчи избавить! – Овсянка размашисто поклонилась Звениле и снова обратилась к Варовиту: – И как вы не боитесь его на огнище у себя держать? Хоть он парень и здоровый, а все же зря! Перепортит он вам всех женщин, всех детей, всю скотину! Гоните его подальше!

– Да уж нет его у нас! – с досадой повторил Варовит. – И не знаю я, где он, и знать не хочу!

– Да не мог ведь он от вас уйти! – воскликнула упрямая Овсянка. – Ваши же бабы рассказывали – Творян на него такой науз наложил, что он с вашей земли нипочем не уйдет!