Елизавета Дворецкая - Утренний всадник, кн. 1: Янтарные глаза леса

С искаженным, как от плача, лицом Звенила кидалась то в одну сторону, то в другую, тормошила Озвеня и кметей. Не меньше самих Ольховиков она хотела все закончить поскорее; даже будь Байан ее родным сыном, она не могла бы более страстно желать наконец найти его и уйти отсюда! Вернуться домой, к Держимиру, возле которого ей только и было хорошо.

– У них есть девка, которая знает! – с трудом одолевая судороги в горле, закричала Звенила. – Она не здесь! Пойдем! Она рыжая, ее легко найти! Она водилась с ним! Она знает! Знает!

– Где? – Озвень повернулся к ней.

Как птица по вихрю, чародейка кинулась на двор, воевода с двумя кметями затопали следом. Остальные тем временем обшаривали каждую избу, светили факелами в подполье, поднимались на повалуши, сдергивали детей с полатей и шарили там. Ни один хлев, ни один погреб не остался закрытым. Повсюду скрипели двери, стучали крышки лазов.

Звенила влетела в избу Добрени, и ей сразу бросилось в глаза перекошенное лицо одного из кметей: правой ладонью он зажимал запястье левой, и меж пальцами его обильно капала кровь.

– Морок дери! – неразборчиво бранился он. – Лешачиха!

– Где твоя девка? – гаркнул Озвень.

Быстрым взглядом окинув избу, полную пламенных отблесков и перепуганных лиц, Звенила мигом нашла Смеяну. Руки у той были связаны за спиной, она сидела, чуть наклонясь вперед, словно готовясь броситься. Лицо девушки исказила звериная злоба, глаза горели желтым огнем, зубы блестели в хищном оскале. Двое кметей пятились от нее с ошарашенными лицами. Она напоминала разъяренную, загнанную в угол рысь, готовую биться когтями и зубами.

– Вон она! – Звенила указала на Смеяну и сильно вздрогнула.

Острый ужас пронзил ее при взгляде на лицо девушки. Звенила страшно боялась леса и оборотней, а от рыжей волнами исходило ощущение звериной силы.

– Э-э! – Один из кметей предостерегающе замахал рукой. – Берегись! Она кусается!

– Сильна девка! – охнул другой и оглянулся на кметя, зажимавшего окровавленную руку.

Озвень шагнул было к Смеяне, но желтый огонь ее глаз оттолкнул его назад. Остановившись в двух шагах, воевода гневно пыхтел, злясь на нее и на себя, но не решаясь подойти ближе.

– Где он? – грозно спросил он у Смеяны. – Ты, девка, давай говори!

– Тебе кого? – яростно дыша, выкрикнула Смеяна. – Лешего? Морока? У лебеди твоей лупоглазой спроси!

Звенила ахнула, сжала кулаки от бессильной ненависти.

– Холоп ваш где? Дрёмич, черный, смуглый такой! Вы его Грачом звали! – почти спокойно разъяснил ей десятник по имени Дозор. – Ты, девица, не кусайся, а добром скажи, куда вы его запрятали, мы и уйдем себе. И никого не тронем, пусть Обета слышит!

– Грача вам? А вы-то кто такие?

– Мы-то? Мы князя Держимира люди, – так же спокойно ответил Дозор. Это не составляло тайны, потому что в Славене живут не дураки и князь Велемог, узнай он о ночном нападении на Ольховиков, первым делом подумает на Держимира дрёмического. – Холоп ваш – нашего князя брат. Князь его ищет. Отдайте нам его. Если он цел – мы вас и наградим, что вы его уберегли, князю Велемогу не выдали.

– А если он у вас не цел… – грозно начал Озвень, но Дозор досадливо махнул на него рукой, дескать, молчи, пока все не испортил.

А Смеяна вдруг фыркнула, тряхнула разлохмаченными косами и засмеялась. Родичи, кмети, даже чародейка смотрели на нее с изумлением, а она все смеялась, мотая головой. Плечи ее дернулись, взметнулись свободные руки. Кто-то из кметей досадливо охнул: плохо завязал. А завяжешь тут хорошо, если она кусается злее собаки!

– Нету у нас его! – сквозь смех выговорила Смеяна.

– И где он, ты не знаешь? – злобно спросила Звенила.

– Отчего же? – уняв смех, Смеяна задорно вскинула голову. – Знаю! И вам расскажу! Ушел он! Я его отпустила! Сегодня четвертая ночь, как он за Истир ушел! Он уже дома, в Прямичеве, а вы тут добрых людей пугаете!

– Она не могла его отпустить! – почти взвизгнула Звенила. – На нем был науз!

– Нет на нем науза! Вот он!

Смеяна выхватила из-под изголовья на лавке берестяной ремешок с узелками и потрясла им в воздухе перед лицом Озвеня.

– Вот он, науз! Я сняла его! И он ушел!

Прямичевцы молча смотрели на Смеяну, не зная, верить ей или нет. Сначала она пугала их, а теперь на лице девушки была написана такая чистая радость, что они вконец растерялись, не зная, как к ее словам относиться.

– Да как же ты, девушка, могла науз снять? Или ты чародейка? – с ласковым недоверием, словно ребенка, спросил у нее Дозор. Хуже нет, чем иметь дело с блаженными, и даже его знаменитого самообладания едва хватало.

– Как – это мое дело! – так же ласково ответила ему Смеяна. – А у него шрам вот здесь, на боку. – Она нарисовала рукой на своей рубахе, и все прямичевцы как один зачарованно следили за ней. – Он говорил, что отметину эту ему оставил Прочен глиногорский. А Прочена он звал упырем пустоглазым. И отпустила я его, потому что брату без него плохо. Вот так вот! Домой ступайте – он вас там ждет!

Кмети молчали. Глядя на ремешок науза в руке Смеяны, даже Озвень против воли верил ей. А родичи застыли, от изумления забыв причитать.

– Она правду говорит, – спокойно сказал Дозор. – Она его отпустила. Четвертая ночь, говоришь?

Смеяна кивнула.

– Ну, смотрите! – бормотал Озвень. – Ну, если неправда… Я же вернусь – я вас всех в порошок сотру, избы в пепел, в угли… Всех до одного…

– Пойдем отсюда, воевода! – Дозор тронул Озвеня за плечо. – Нет его тут, и нам делать тут нечего.

Первым выйдя из избы, десятник проревел оленем. Кмети выходили изо всех изб, светили факелами, искали взглядами знакомую высокую фигуру Байана рядом с Дозором и Озвенем.

– Уходим! – коротко бросил Дозор.

Через несколько мгновений на огнище не осталось никого из чужих. В ночной темноте растворились фигуры «леших», птичьим крылом мелькнула в воротах и исчезла белая рубаха чародейки. Может, и правда все это был страшный сон?

Но ревела в хлеву потревоженная скотина, бились к стойлах кони, плакали дети и причитали женщины, не зная, что сотворили с огнищем ночные гости. Работая руками, зубами и ножом, Смеяна быстро освобождала родичей от веревок. Одни принимались развязывать других, иные бежали к скотине. Огнище снова осветилось лучинами и факелами, женщины унимали детей, парни успокаивали скотину, старухи и старики собирали разбросанное добро, закрывали погреба. Слышались восклицания, говор, плач, проклятия и призывы к богам и чурам.

Держась за грудь и кашляя, Варовит толкался меж родных, отыскивая Смеяну. Ее нигде не было, и старейшина уже встревожился, не увели ли ее злодеи с собой. Наконец она отыскалась в конюшне.

– Тише, тише, милые, котятки мои! – приговаривала она, поглаживая жеребцов, и они быстро утихали.