Елизавета Дворецкая - Весна незнаемая, кн. 1: Зимний зверь

Все выходы с площади детинца были забиты: полуодетый народ бежал со всех сторон, на ходу вдевая руки в рукава кожухов. Мчался кузнец, прямо в прожженном бычьем переднике, с молотом в могучей руке, бежал плотник с топором на коротком топорище, бежали мужчины и парни в рубахах, в наброшенных на плечи свитах; перепуганные, ничего не понимающие женщины истошно звали и хватали за рукава своих домочадцев, подростки ликовали, свистели, махали руками, как на празднике, увлеченные общим возбуждением и не задумываясь, что все это значит и к чему может привести.

– Чего тут?

– Где? Кого?

– Колобья!

– Поделом кровопийце!

– Мать Макошь!

– Да что же вы делаете!

– Любимка! А ну слезь с тына, шею свернешь! Слезай, говорю!

– Кого там?

– С ума рехнулись!

– Да уйдем же, отец, зашибут задаром!

– А он что?

– А князь что?

– Как дикие, прямо!

Голоса сталкивались, то сливались, то старались перекричать друг друга. Толпа смыкалась все теснее. От ворот Колобея снова закричали, мощный напор притиснул Веселку и Громобоя к самому святилищу. Веселка кричала вместе со всеми, не в силах удержаться от крика, ее заливало общее чувство животного страха, казалось, что сейчас ее раздавят. Свирепо бранился Громобой, одной рукой отжимая ее от ворот, а второй отпихивая наседавших.

– Кормильца твоего убили! – горестно и злорадно кричал чей-то голос от тына Колобея.

– А ну разойдись! Разойдись, пока целы! – Из боковой улицы показался всадник на вороном коне, красный плащ вился над толпой, поблескивал железом шелом. – Кто на княжича Молнеслава – со мной будет биться! Я вам покажу, собачьи дети! – грозно кричал неведомый воевода, а за спиной его из улочки текли смешанные ряды кметей, и над щитами видны были только одинаковые шеломы.

– Давай, Добыслав! Дави посадскую вошь! – отвечали ему от княжеских ворот, и толпа заметалась, зажатая с двух сторон.

– Изменил ты князю, Добыслав! – кричал большеротый Наволока, взобравшись то ли на бочку, то ли еще на что-то – не было видно, но возвышаясь над толпой. Волосы его были всклокочены, пояс с распахнутого кожуха он потерял. – Изменил! Князь тебя из какого болота привез, в кмети взял, сотником поставил! А ты его на Молнеслава променял, на брата убийцу!

– Не твое мужичье дело князей судить! – свирепо отвечал ему всадник. – Знай свои горшки!

И тут же в толпе раздались всполошенные, яростные и изумленные крики:

– Молнеслав! Сам он! Молнеслав!

Толпа отхлынула от святилища к княжьему двору, стало можно вздохнуть. Услышав знакомое имя, Веселка подняла голову. Сейчас она увидит его , того, кто стоит в самом сердце этого дикого кипения и чье имя спустя полвека будет вызывать в прямичевцах тревогу и сомнения.

– Скоты! Холопы! Прочь отсюда! Где Колобей? Всех в землю по плечи вобью! – кричал возле княжеских ворот яростный голос. – Я вас за него… Того скота, кто посмел… Куда лезешь!

Над головами пролился вой, больше похожий на звериный, чем на человеческий голос; мелькнул окровавленный наконечник копья, толпа качнулась, вся разом ушибленная тяжелым мертвым телом. Но в тот же миг оно скрылось под ногами, в толпе возникла давка; одни хотели вырваться отсюда, другие, напротив, стремились ближе к месту событий, горя жаждой посчитаться с общим врагом.

Веселка никогда не видела Молнеслава – князь умер в тот самый год, когда она родилась. Но сейчас, едва увидев молодого, лет тридцати, чернобрового и черноусого мужчину с красивым, но озлобленным лицом, с воздетым копьем в руках, она сразу поняла: это он! Его нельзя было не узнать: этот человек и спустя восемнадцать лет после смерти присутствовал в речах и мыслях прямичевцев почти как живой и каждому казался знакомым, хотя каждый и представлял его по-своему. И умерший, он как бы оставался среди жителей Прямичева. Когда живых новостей не хватало, прямичевцы любили потолковать о нем: виноват ли он был в смерти княжича Яробрана или завистливый старший брат его оговорил; о том, как ему досталась власть, и о том, как он ее употребил. Кто-то обвинял его, кто-то оправдывал, и в этих разговорах давние события казались живыми. Каждый ощущал свою причастность к ним, живо чувствовал цепь времен и поколений. Кто он, князь Молнеслав, – позор или слава Прямичева? И сейчас Веселка жадно вглядывалась в это лицо, пытаясь найти наконец ответ, который весь город искал уже полвека. Казалось, ей дана эта чудесная возможность как раз для того, чтобы она принесла драгоценный ответ своему Прямичеву.

Молнеслав весь кипел и рвался вперед: та вражда, которой дышал сейчас Прямичев, отражалась в нем и бурлила ключом. Этот день был вершиной всей его жизни, и он знал об этом: или он победит, или погибнет. Третьего не было, и никакого третьего исхода он не желал.

– Достоблаг Яробрана погубил – он мне больше не князь! – кричал через площадь сотник Добыслав, размахивая над головой плетью, как будто отмахивался от всех прошлых обязательств. – Брата убийце не служу! Подавись ты!

Сорвав с груди серебряную гривну, Добыслав с размаху швырнул ее на княжеский двор; она полетела над площадью и тыном, как молния, и народ вскрикнул, будто она, как настоящая молния, могла разрушить терема.

– Молнеслав князю изменил – и все, кто с ним, изменники! – выкрикивал возле княжеских ворот молодой воевода в кольчуге. – И ты, Добыслав, изменник! Деда-то хоть постыдись, он на тебя из Ирья смотрит!

– Ты моего деда не трожь! Он твоих обоих стоил!

Воеводы бранились, толпа металась, а по краям, у ворот и при выходе из улочки, все плотнее смыкались ряды кметей.

Вдруг дрогнули и с пронзительным скрипом поехали наружу ворота Перунова святилища, и крики на площади стали немного тише.

– Стремисвет идет! Сам идет! – закричали те, кто стоял напротив и мог видеть, что происходит между створок.

Толпа поутихла, головы стали поворачиваться в сторону святилища. Из ворот прямо в толпу вышел мужчина с длинными, рассыпанными по плечам волосами. Громобой и Веселка видели только его спину, но в каждом его движении ощущались уверенность и сила. При виде волхва Веселка на миг обрадовалась, понадеявшись, что хотя бы он сумеет остановить дикое буйство. Но тут же она вспомнила, что будет дальше, и чуть не заплакала от тоски и бесплодной жажды изменить неизменимое. Здесь никто не поможет, и она это знает. Каждый из стоявших тут, от мальчишки до князя Достоблага, мог надеяться, что все еще обойдется не слишком страшно. А она не могла.

На вытянутых руках Стремисвет нес перед собой меч в кожаных ножнах, с серебряным наконечником и серебряными узорными бляшками сверху донизу. В такие мгновения в руках жреца могло оказаться только одно оружие: меч Буеслава. Толпа, мгновенно расступаясь перед жрецом, за его спиной тут же смыкалась и следовала за ним, словно Стремисвет тянул ее за собой, как свою собственную тень. Громобой и Веселка были возле самых ворот, когда он вышел, и теперь толпа несла их почти вплотную к волхву.