Марина Дяченко - Алена и Аспирин

– Принеси, – попросила Алена. – И дай мне еще одеяло. А то меня трясет.

Через полчаса подействовало лекарство. На бледном лбу Алены выступил пот. Она расслабилась, легла ровно, подмостив Мишутку под бок.

– Когда я тебя увидела в первый раз, – она закрыла глаза, судорожно потянулась, как будто у нее ломило суставы, – мне увиделось совершенно четко, что ты мертвый. Такой же, как все здесь. Страшный. Прошел себе дальше, и ладно… Но ты вернулся. И оказалось, что ты живой… Показалось.

– Ты бредишь, – равнодушно сказал Аспирин.

– Да, – Алена слабо усмехнулась. – Ты играешь на пианино?

– Давно. В детстве.

– А чей инструмент?

– Родительский… Ну и я на нем учился. «Как под горкой, под горой…»

Она отбросила одеяло. Струйки пота блестели на ее висках, на лбу, на шее, и несчастная футболка, в которой она ходила записываться в музыкальную школу, была мокрая насквозь.

– Тебе надо переодеться, – сказал Аспирин.

– Мне не во что, – она не открывала глаз. – Дай мне поспать…

В стопке свежего, из прачечной, белья в шкафу он отыскал свою старую белую футболку.

– Переоденься.

Она с трудом разлепила глаза.

– Спасибо… Отвернись.

Алена заснула в обнимку со своим медведем. Аспирин пошел на кухню и заварил чаю. Вторую неделю он жил в вывихнутом мире – и ничего, ходил, разговаривал, даже денег успел заработать…

Он устал. И потому сейчас думал, глядя в чашку: а может, так и надо. Может, ей в самом деле немного нужно, поживет… ладно, куплю ей скрипку… пусть ходит в свою музыкальную школу. И в один из дней исчезнет так же внезапно, как и появилась. Придет босоногий в камуфляжных штанах, сыграет песню… кстати, на чем сыграет? И Алена уйдет, откуда пришла. Где нет смерти и вообще все довольны.

Человек приспосабливается, иначе бы не выжил. Царапины затянутся, бомбилы откосят от статьи и загремят на какое-то время в дурку. Аспирин переживет: главное, не трогать эту маленькую дрянь, никак не угрожать ей и не касаться медведя руками. А потом он что-нибудь придумает. В конце концов, плюнет на все и смотается с Лондон. А девочке с мишкой не дадут визы, ох, не дадут…

В окне стояла ночь, самая черная, самая глухая, уже осенняя. Стрелка ползла к половине четвертого. Аспирин сидел на кухне один, и ему хотелось выть – от ноющей боли в надорванном ухе, от безысходности, от страха – а вдруг он сошел с ума? Вдруг он уже сошел с ума?!

Телефонная трубка – дохлый черный тюлень на белом столе – вдруг разразилась звонком. Аспирин подпрыгнул на табуретке.

– Простите, – сказал женский голос в трубке. – Вы еще не спите?

– Нет, – сказал Аспирин, обалдело хлопая глазами.

– Ей лучше?

– Да… она заснула.

– Очень хорошо… Я забыла вам сказать про уксусные обтирания. Если температура долго не падает – разбавляете уксус водой…

– Да, я знаю, – сказал Аспирин. В его памяти на секунду обозначились блеклые картинки детства – запах уксуса и противная тряпка на лбу.

– Очень хорошо, – повторила соседка и замолчала. Как будто ждала от него каких-то слов. Как будто нет ничего естественнее, чем звонить полузнакомому человеку в полчетвертого ночи. Аспирин молчал тоже.

– Так занести вам уксус? – спросила соседка.

Он налил ей армянского коньяка. Она не отнекивалась, но и пила мало – больше грела бокал в ладонях, изучала коньячные «ножки» на стекле.

– У вас есть дети? – спросил Аспирин.

Она покачала головой:

– Только племянники.

– Вы, наверное, очень добрый человек?

– Почему вы так решили?

– Ну, – Аспирин усмехнулся, – пришли мне на помощь… С уксусом… И с этим, как его… Ночью… Хотя не обязаны были.

– Ничего страшного, – она улыбнулась. – Я все равно не сплю после дежурства.

– Я тоже не сплю, – он плеснул ей еще коньяка, хотя бокал был почти полон. – Вторую ночь уже. А завтра у меня еще утренний эфир. С девяти часов.

– Я где-то читала, – женщина коснулась губами янтарной коньячной поверхности, – что иногда… в некоторых случаях… дефицит сна и напряженная работа обладают терапевтическим эффектом. При душевных травмах, я имею в виду.

– Вы психолог?

– Нет, я инженер. Технарь. Работаю на ТЭЦ. Сегодня было дежурство.

– Вам, наверное, не нравится «Лапа-радио», – предположил Аспирин.

– Почему?

– Потому что мне так кажется.

– Я человек широких взглядов, – она говорила по-прежнему спокойно, но в глазах теперь ясно читался сарказм. – Если такое кто-то слушает – значит, это кому-нибудь нужно…

– Нужно, – сказал Аспирин. – И пэтэушникам, и водителям, и офисным крысам. И вы напрасно их презираете.

Она чуть покачала головой:

– Алексей… Я ведь не спрашиваю, в чем ваша беда. Но, может быть, вам стоит поспать хотя бы несколько часов, и тогда вы сможете решить…

– Нельзя решить, – быстро сказал Аспирин. – Либо решится само, либо… не решится. Все, что я ни делаю… получается только хуже.

Она разглядывала его лицо; она тактично не спрашивала, чем надо ударить человека, чтобы получился такой вот отпечаток четырех когтей.

– Вы не пробовали обращаться с милицию?

Аспирин застонал.

– Тогда возьмите тайм-аут, – сказала женщина, снова касаясь губами коньяка. – Просто ложитесь спать.

Уже провожая ее, он вдруг спохватился:

– Прошу прощения… А как вас зовут?

– Дорогие мои, сегодня праздник для всего здравомыслящего человечества. Окончилась работа, опять пришла суббота, и нам с тобой охота, всем охота, но не все имеют возможность… Субботнее утро на «Лапа-Радио», последний уик-энд уходящего лета, за окошком солнышко, такое прикольное светило, оно утром встает, а вечером садится, и так всегда, вот если бы было наоборот! Ну что же, мы напрасно размечтались, режиссер дает мне знать, что у нас есть звонок… Есть звоночек… Алло, мы вас слышим! Говорите, кто вы и чего хотите в этой жизни! Ой, кажется, девушка испугалась и повесила трубку. Ну ничего: зато теперь мы можем спокойно послушать Ладу Дэнс, что она нам споет…

Аспирин говорил, не открывая глаз.

Минута, и еще минута. Реклама. Прогноз погоды. Минута, и минута, и минута за минутой. Ровное, бодрое, порой даже стильное бормотание Аспирина заполняло собой салоны машин и квартиры, шуршало в наушниках и вырывалось из динамиков; если я сумасшедший, думал Аспирин, на секунду размыкая веки, то и вы – ненормальные. Дурю вам голову, забалтываю, убаюкиваю, истекаю бредом, могу сейчас, не меняя интонации, рассказать всю свою историю, и ничего не изменится. Позвонит какая-нибудь дура и попросит Сердючку…

Рано утром докторша из поликлиники выслушала Алену и обнаружила у нее бронхит. Долго писала рецепты, нудно объясняла Аспирину, как именно правильно ставить горчичники и почему банки – это варварство и каменный век. Пригрозила пневмонией, которая непременно разовьется, если немедленно не принять решительные меры, и рассказала пару случаев из практики, когда детей приходилось госпитализировать, а ведь начиналось с простуды…